Александр Польшин - Арт-директор

Поэтому он решил меня подставить.

– Поехали, – сказал Игорь Владимирович, встал передо мной.

Я медленно, на негнущихся ногах, поднялся, внутри кипела злость, проговорил сквозь крепко сжатые зубы:

– Никуда я не поеду, мне нужно поговорить с Владимиром Валерь…

Резкий удар в грудь был настолько неожиданным, что я упал на колени, судорожно глотая воздух ртом.

– Рот закрой, – бросил Игорь Владимирович, разминая ладонь. Повернулся куда-то, произнес: – Кость, бери его и поехали.

Я услышал звук шагов, затем кто-то поднял меня, заломил руку за спиной. Боль пронзила тело, я застонал и получил удар в бок. Почти теряя сознание, я разглядел Костю, он старался не смотреть мне в глаза, уверенно ведя меня вниз по лестнице. Игорь Владимирович шел впереди, пальцы били по экрану, набирая кому-то послание. «Грузный» и «очкарик» остались в кабинете. Редкие, в этот праздничный день, работники банка не обращали на нас никакого внимания.

На улице Костя быстрым движением открыл дверь и втолкнул меня на заднее сидение. Я тут же попытался достать телефон, получил кулаком в лицо и потерял сознание.

…В чувство меня привел Игорь Владимирович, пощечиной по лицу и нецензурной бранью. Я с трудом открыл глаза, почувствовал привкус крови во рту. Губа разбита, успел подумать я, когда Костя чуть ли не за шиворот вытащил меня из машины и через служебный вход повел в «Эрнесто».

Бар-клуб был пуст, он должен открыться ближе к вечеру, после концерта на площади. Костя потащил меня на второй этаж, закинул в менеджерскую, закрыл за собой дверь. Я с трудом приподнялся, прислонился спиной к шкафу. Голова кружилась, ноющей болью отзывались зубы, разбитая губа. Едва соображая, я потянулся к рабочему телефону, когда дверь вновь открылась и вошел Владимир Валерьевич.

Сейчас все ему расскажу, наконец-то, спасибо, боже, спасибо… Пока эти мысли проносились у меня в голове, владелец «Эрнесто» снял вельветовый пиджак и аккуратно повесил на стул. Затем скрестил руки на груди, осмотрел мое лицо и едва заметно покачал головой.

– В-владимир Валерьевич, это какая-то ошибка… – затараторил я, поднялся, пошатываясь. – Это не я, мне это не нужно! Игорь Владимирович д-дал мне чемодан, сказал, отвези, я ничего не делал, Костя свидетель! Я ничего не брал, мне это не надо, это все…

– Заткнись, – сказал Владимир Валерьевич.

Я осекся, взглянул в его ледяные, страшные глаза и меня охватило полное, безумное отчаяние. Так, наверное, чувствует себя человек, когда тонет и осознает: все, спасения нет, сил нет, остается только смириться…

– Заткнись, – повторил Владимир Валерьевич. – Твои басни оставь для сокамерников.

От его слов бросило в холодный пот.

– Ты либо говоришь, где деньги, – продолжал он, – либо… До этого «либо» лучше не доводить.

– Но я ничего не брал! – закричал я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы от бессилия. – Я клянусь жизнью, мамой клянусь, не брал ничего…

– Андрюш, – прервал он меня ласковым, покровительственным тоном; взгляд при этом остался таким же мертвым. – Брал, не брал, теперь дело следователя. Мне нужны мои деньги. Если у тебя их нет, отдавай что есть. Квартира есть?

– Е-есть…

– Значит, сиди здесь, – Владимир Валерьевич надел пиджак, посмотрел на меня. – Приедут люди, привезут документы. И тебе тогда не сломают ноги, а отсидишь годик-другой. Я понятно объясняюсь?

Я замер, без сил даже вздохнуть.

– Будешь орать или пытаться сбежать, Костя за дверью, – сказал Владимир Валерьевич и вышел из менеджерской.

Он что-то говорил кому-то за стеной, но я не слушал, с трудом опустился на стул и обхватил голову руками. Физическая боль ушла, отступила перед черным, непроходимым безумием. Я не понимал, что происходит. Этого просто не может быть! Я ни в чем не виноват, ничего не брал, почему все это случилось со мной?

Слезы непроизвольно падали на пол, я судорожно глотал воздух наравне с истерикой и отчаянием. Это все какой-то бред, повторял я беззвучно, это все какой-то бред…

Дверь снова открылась. Я ожидал увидеть людей, про которых говорил Владимир Валерьевич, Костю, которой решил добавить увечий на лице…

Вошла Настя.

Осторожно, обходя меня как прокаженного, она подошла к краю стола, начала перебирать документы.

– Настя… – прохрипел я.

Она не откликнулась, все также безучастно что-то искала на столе.

– Настя…

Она подняла голову вверх, глубоко вздохнула и повернулась ко мне. Ее изумрудные, с крапинкой моря глаза не выражали ничего. Не было удивления. Неожиданности. Страха. Сожаления. Переживания. И только тогда до меня, наконец, дошло.

Настя знала, что так и будет. Схватив мою руку до боли там, у сцены, она понимала, чем все закончится. Она в курсе. Владимир Валерьевич в курсе. И это не просто совпадение, нет.

Это подстава.

Пазл стал собираться воедино.

«Крыша», Ева Ильярова пьет шампанское из бутылки и сетует, как ее с фрик-балетом погнали из «Эрнесто». Я курю кальян за диваном, она ловит мой взгляд, повышает голос. Заинтересовываюсь, подхожу, улыбаюсь. Ева в слезах рассказывает, все надоело, негде провести вечеринку, столько людей собиралось придти. Я клюю, как рыба на червя. Говорю, давай у меня.

«Техас Паб», последняя вечеринка. Ева говорит, что в «Эрнесто» нет арт-директора. Пока я витаю в облаках, она ищет взглядом, казалось, пепельницу, оказалось, «чучело». Чуть позже они пересекаются, она что-то говорит, торопливо, шепотом. Они меняются в лице – «чучело» краснеет, Ева торжествует. Ее роль выполнена.

Звонок на следующее утро, собеседование, слишком легкое, чтобы быть правдой. Работа без претензий, лишних вопросов, постоянных проверок. Собрание и девять заявлений на увольнения. Подписаны. Доверие руководства, слова про день города, возможности, перспективы, воздушные замки. Я на крючке. Ничего не вижу. Не обращаю внимание.

Все было слишком просто. Несмотря на репутацию развратника, алкоголика и не самого чистого на руку парня, меня зовут в «Эрнесто». Зовут сразу после увольнения из «Техас Паба». Их не волнуют мои достижения. Они слушают планы в пол уха. Кивают головой быстрее, чем я договорю. Хвалят больше, чем делаю. Ценят сильнее, чем есть на самом деле.

И я попался. Как дурак, как мальчишка, поверив, что вот он, мой шанс, возможность стать успешным, крутым! Все было слишком сладко, слишком просто, слишком вкусно.

Есть только одно, что ранит сильнее всего.

Вернее, одна.

– Ты знала об этом, – мертвым голосом проговорил я.

Настя сглотнула, облизнула губы.

– Ты знала об этом, – повторил я, медленно качая головой.

Не знаю, что она увидела в моих глазах, однако Настя ловким, едва заметным движением смахнула слезы и очень тихо произнесла: