Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Утром я очнулся на скамейке достаточно озябший и задубевший, но, в отличие от Эдгара По, живой. Я засунул деньги поглубже и встал.

Взмахивая крыльями, в рассветном небе с карканьем пролетела группа вóронов. По виду те же самые, что планировали над Нежином в северо-восточном направлении.

Долго же добирались.

От крыла одного из них отделилось перо и, зигзагообразно кувыркаясь, начало падать в сквер.

Запрокинув голову, я следил за траекторией пера и шёл на сближение, невзирая на вскопанные грядки с чахлыми цветами.

Подставив ладонь под перо, я поймал его, вернулся обратно на тротуар аллеи и нежно опустил в урну со словами:

– Не при мне пожалуйста.

( … малоизвестный немецкий поэт первой половины ХХ-го века однажды посетовал, что поэт он никудышный, иначе не допустил бы мировой бойни.

Мало кто из маститых подымаются до подобного понимания ответственности поэта за судьбы мира. Они инертно цепляются за общепринятые обряды и ритуалы своего времени, а ведь если вдуматься …)

Впрочем, только лишь думать – мало, надо ещё и придумывать; как сказал где-то Валентин Батрак, он же Лялька.

Когда вышел оговóренный срок и пришло время ехать за тобой и Ирой, то привозить вас было, фактически, некуда.

Однако, мною дано было слово приехать через месяц и выбора не оставалось; а заодно и объясню причины отсрочки переезда.

Денег не было не только у меня, но и у всех, кого я спрашивал, и тогда явилась идея сдать обручальное кольцо в ломбард.

Пока я его нашёл, он уже успел открыться и очередь начиналась от входной двери.

Ломбард – это длинная комната с барьерами-стойками вдоль трёх стен, а над ними окошечки в листовом стекле, а одно даже с решёткой. К нему-то, самому дальнему, и толпилась очередь.

Когда ломбард закрывался на обед и всех попросили выйти на улицу, я был в очереди четвёртым.

В нагрудном кармане рубашки у меня лежало кольцо, которое накануне вечером я насилу снял с пальца даже при помощи мыла и рукомойника на дереве рядом с общежитием.

Во время этих мучений я вспоминал кинобудку Парка КПВРЗ и сочувствовал Ольге.

Простояв ещё час после обеда, я с волнением отдал кольцо в окошко с решёткой, потому что та, которая передо мной стояла, ушла ни с чем – её серёжки оказались не из золота.

С моим такого не случилось и я получил 30 руб. и квитанцию ломбарда.

На следующее утро я приехал на Новый базар и купил синюю пластмассовую сетку, а в неё четыре килограмма абрикосов, немного твердоватых, правда.

Потом я зашёл в цветочный ряд и сказал, что мне нужны три красные розы.

Для цветочницы это прозвучало как условный пароль и она, из укромного места, достала небольшие тёмно-красные розы, ровно три, на длинных стеблях.

– Эти?

– Да.

Оттуда я поехал в аэропорт, не намного лучше ставропольского, и до обеда простоял в очереди, а когда касса закрылась, так и остался стоять, словно статуя с тремя красными розами в руке, только абрикосы поставил на пол под окошечком.

За час перерыва четыре кило и руку оборвут.

После приобретения билета до вылета оставалось пять часов, а я уже устал жить с занятыми руками. Я отнёс цветы и фрукты к автоматическим камерам хранения, но положить их внутрь не смог – жалко стало, они там задохнуться без воздуха и света.

Осматривая небольшой коридор, я обнаружил комнату уборщиц и попросил разрешения оставить розы с абрикосами у них.

Они их приняли, а я вышел в город, но далеко не отходил.

В шесть часов я пришёл за розами. Уборщицы дружно мыли коридор и одна из них сказала, что надо подождать – так будет лучше. Я настоял на незамедлительном получении, потому что у меня вылет через полчаса.

Уборщица усмехнулась, но не стала спорить и отдала мне розы торчавшие из жестяного ведра с водой, только предупредила, что они попробовали абрикосы.

С билетом я прошёл в длинную открытую беседку и вместе с другими пассажирами ждал до полуночи, потому что репродуктор каждые полчаса объявлял, что вылет на Киев откладывается.

Попутчики тоже попробовали абрикосы и им понравились.

В начале первого под холодным бризом с моря и резким светом дуговых ламп со взлётной полосы, две стюардессы пересчитали нас на трапе, чтобы получилось не больше 27 человек, потому что нас подсаживали в другой самолёт.

Вот что значит спорить с уборщицей.

При взлёте я всё думал и переживал, чтобы без меня не привезли асфальт.

На том профсоюзном собрании главный инженер объявил, что строители не успели завершить работы – у них пошли «диезные дела».

Для незнакомых с нотной грамотой он приложил два пальца правой руки к двум на левой, крест-накрест, изобразив решётку.

Поэтому заканчивать придётся тем, кто будет жить.

Речь шла о здании позади общежития, тоже бывшей ферме, которое тоже переделывалось в общежитие, но уже не из одиночных комнат, а из квартир по две в одной.

На переезд в незавершёнку записалась семья Аксяновых и я, а бессарабцы не захотели.

Комнаты в будущем общежитии оказались просторными и высокими.

Я выбрал те, что смотрели на лиман.

Правда, в них надо ещё оштукатурить стены из цементных плит и вставить оконные стёкла; и дверей пока что тоже не было, как и пола.

Для пола один раз привезли кучу чёрного горячего асфальта. Аксянов с помощником на тачке завозил асфальт к себе в квартиру, а я двумя вёдрами в свою.

Они успели покрыть пол в одной из комнат, а я только в половине, зато качественнее.

Вот почему, пока самолёт набирал высоту, я не хотел, чтоб без меня привозили асфальт.

Потом я начал смотреть в иллюминатор.

В безоблачном небе луны не было, но зато светили звёзды – множество далёких звёзд. Внизу тоже светились огоньки городов и посёлков, такие же маленькие, как звёзды в небе.

Я подумал: не заблудился бы лётчик среди всех этих звёзд.

Потом далеко внизу под крылом самолёта я различил огоньки фонарей повторявших расположение звёзд одного из двух известных мне созвездий – точь-в-точь: Малая Медведица – и успокоился: с ориентиром из путеводной Полярной звезды невозможно же сбиться с курса.

В шесть утра я сошёл с поезда Киев-Москва на нежинском вокзале и первым автобусом приехал на Красных партизан.

Дверь открыл Иван Алексеевич и начал удивляться, что я так исхудал.

Я отнёс синюю пластмассовую сетку с абрикосами на кухню, а сам с красными розами пошёл в спальню мимо дивана в гостиной, на котором начинала уже шевелиться тёща.

Вы ещё спали.

Я положил розы на стол перед трюмо и заглянул за тюлевую занавеску окна – на подоконнике платочка с якорем не было.

Ладно, потом спрошу.

Я разделся, лёг и обнял Иру в длинной белой ночнушке.

– Ой! Это ты?

– Да.

– Ой! Ты что такой тощий?!