Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Он предложил мне забрать тебя и Иру с собою.

А как же вторая, вернее, первая дочь?

Наличие Леночки оказалось для него сюрпризом. Он, по инерции, хотел и её отправить со всеми вместе.

Мне пришлось показать паспорт, что она от предыдущего брака и с горечью признать отсутствие данных о местонахождении её матери.

Это был шах и мат.

С подобными казусами гроссмейстер Баранов ещё не сталкивался и, попав в цугцванг, вынужденно признал, что у меня слишком лихо закрученный сюжет.

Я получу свободный диплом, если представлю справку от уличкома в Конотопе, что Леночка действительно проживает на Декабристов 13.

Тем временем в Нежин прибыл тюк отправленный мною из Одессы.

Больше, чем инструменты, Ивана Алексеевича обрадовало ситечко для заварочного чайника. Он давно мечтал о таком, но в магазинах их днём с огнём не сыщешь.

Мы с Ирой уже начинали обсуждать в какую строительную организацию Нежина поступить мне на работу для наискорейшего получения квартиры, как она вдруг сказала, что мне сначала надо провериться. Так советует её мама.

Но ведь при поступлении на работу везде проходят медкомиссию, даже без маминых советов.

Пришлось мне уяснить, что возникла необходимость в специальной проверке – на нормальность.

Моё поведение вселяло опасения и в будущем могло дискредитировать добропорядочную семью её родителей в глазах общественности.

Во-первых, я недавно гулял в драных туфлях, а ещё я собираю ниточки с пола вокруг твоей коляски, самые элементарные вопросы вызывают у меня слишком долгую задумчивость, а когда она была в роддоме, я явился среди ночи и заявил, что дождь – тёплый.

К тому же, Иру потрясло известие из Конотопа о моём изуверском всесожжении плантации конопли, что, хотя и не включалось в список отклонений, говорило о многом.

Крыть мне было нечем – она права по всем пунктам.

Незадолго перед этим, пользуясь ясным и тихим осенним днём, я вышел на прогулку в туфлях. Не драных – нет! – но крепко поношенных по тротуарам Одессы и просёлочным дорогам прилегающего к ней Коминтерновского района.

Прогулка навеяла элегическое настроение.

Вспоминались далёкие галактики на глади моря под обрывистыми берегами Вапнярки, нескончаемо длинная улица Дорога Котовского и совсем короткая им. Шолом Алейхема, по которым носили меня эти кожаные коричневые туфли с продольной вставкой на носу.

Они словно космический корабль по возвращении из экспедиции на другой край вселенной – ещё живы, но уже не модны…

Когда я снимал их в прихожей, Гаина Михайловна заметила, что пора переходить на ботинки, или сапоги.

Меня порадовала такая заботливая внимательность со стороны тёщи.

Не поспоришь и с заторможенностью моих ответов. Всякий обращённый ко мне вопрос с гулом запускал в моём уме компьютер – о существовании которых я тогда не догадывался – для вычисления комбинатóрных вариаций возможного ответа и выбора из них такого, что не утратит свою валидность даже и в необозримом будущем.

( … идиот! Всего-то и требовалось:

– А? Да …)

Ну, а насчёт ниточек и линиях стерильной обороны вокруг твоей коляски я тебе уже рассказывал.

Но в то время я даже и не думал спорить и что-либо доказывать – тем более, что за дождь и коноплю у меня нет оправданий – так что просто пошёл туда, куда меня повела Ира.

Это оказался коридор второго этажа незнакомого мне здания с широкими досками крашеного пола.

Было людно. На стене висел лист ватмана с рисунком в стиле журнала «Весёлые картинки», где чайник, обращаясь к мочалке, говорил:

– Ты зачем сказала блюдцу, что я дуршлаг?

Скорее всего дар от кого-то из меценатствующих посетителей.

Молодой человек в офицерском бушлате, но без знаков различия, радостно рассматривал эту картину.

Фуражку он носил сдвинутой набекрень, но немного чересчур по озорному.

Ира зашла в какой-то кабинет изложить жалобы.

Потом позвали и меня, но разговор не получился. Врач сказал, что в подобных случаях он не компетентен и меня надо везти в Чернигов.

( … в точности, как говорил мой отец:

– Сидят, деньги получают, а обратишься – я не Копенгаген, я не Копенгаген!..)

Черниговская психбольница находится за четыре километра от города. Остановка так и называется: «4-й километр».

Это большой комплекс зданий в современном стиле крупноблочной архитектуры. Вот только от города далеко.

Обширная территория обнесена бетонным забором, но ворота недалеко от остановки.

Мы прошли во двор обложенных красноватой плиткой зданий различной высоты; некоторые из них соединялись переходами, или зданиями пониже.

Иру заметно угнетал этот Bau Stile.

Сказать по чести, работы архитектора Корбюзье мне тоже больше нравятся.

Я сопроводил погрустневшую Иру до нужного отделения.

В небольшом кабинете с одним окном нас приняла темноволосая женщина в белом халате – Тамара… отчество не помню, а врать не хочу.

Она предложила нам сесть вдвоём на диване, а сама села в кресло напротив.

Чуть в стороне, за столом у окна, сидел мужчина спортивного сложения в белом халате.

Когда на вопрос Тамары – какая мне нравится музыка? – он стал подсказывать: «эстрада, конечно!», я понял, что он тут не просто для обеспечения безопасности Тамары в случае невменяемости моих отклонений от нормы.

Пришлось честно признаться, что таких у меня две – Элла Фицджеральд и Иоганн Себастьян Бах.

Когда речь заходит о чём-то действительно знáчимом, я дуру не гоню.

Тамара сказала Ире, что такие отклонения не слишком опасны, но если Ира хочет и я не возражаю, то меня можно оставить для наблюдения.

Я не возражал, только сказал, что в субботу у моего брата свадьба, на которую мы с Ирой приглашены и, если Тамара позволит, я явлюсь сюда сам в понедельник. Даю слово.

Тамара согласилась и проводила нас в коридор.

Из-за стеклянной двери в конце его доносился приглушённый шум многоголосого скопления людей.

К тому времени мой брат давно уже перешёл из ПМС в ХАЗ и работал на каком-то сложном фрезерно-шлифовальном станке.

ХАЗ был не сам ХАЗ, а только филиал Харьковского авиационного завода. Самолётов там не собирали, а изготовляли детали всевозможных конфигураций, упаковывали их в ящики и отсылали в ХАЗ, или другие его филиалы.

Конотопский филиал в Конотопе называли просто ХАЗом и стремились устроиться туда из-за высоких заработков.

Саша получал там 200 руб. в месяц! Остальные поменьше, потому что сверхточный станок был только один.

Ещё одно преимущество ХАЗа – его местонахождение на Посёлке – можно ходить домой обедать.

Недостаток в том, что работать приходилось более 8 часов в день.

Нет, трудовое законодательство там не нарушали, ровно в пять Саша уходил домой, но работа настигала его и там.