Юрий Чайковский - Эволюция как идея

И вот Любищев начал вторую научную жизнь. В Ленинграде главными, кто делал его известным, были О. М. Калинин и Р. Г. Баранцев, а в Москве, как ни странно, молодые дарвинисты-доктора Н. Н. Воронцов и А. В. Яблоков, ныне покойные. Первый приглашал и печатал Любищева по широте душевной, для Яблокова же Любищев был «забавный дед» (так Яблоков назвал его на заседании Эволюционного семинара МОИП, объясняя, зачем стоит снова пригласить его с докладом. Позже он, однако, увлекся и вступил с «дедом» в переписку). Москвичи Мейен и Ю. А. Шрейдер вступили в дело позже, а я и вовсе узнал, что есть такой Любищев, лишь слушая его доклад в МОИП в начале 1966 года. Слушал с восторгом, хотя, из-за плохой его дикции, понимал далеко не всё.

Он поразил тем, что говорил суть дела, тогда как обычно семинар тот предпочитал констатацию «флюктуаций концентрации мутаций в популяции» (выражение Н. В. Тимофеева-Ресовского; из оной констатации сам он, на мой взгляд, так и не выбрался). Вскоре, в единственной нашей беседе, Любищев поразил еще и тем, что серьезно слушал мои полудетские мысли и даже признал в одном пункте мою правоту (что в идее стабилизирующего отбора, для него несерьезной, есть некий смысл, а именно — внимание к автономизации развития от условий среды).

Конечно, «своя деревня» [35] «…у каждого серьезного ученого должна быть „своя деревня“ — сфера, в которой он наиболее компетентен и которая питает фактами его теоретические построения». Ее «надо буквально исползать, чтобы получить что-нибудь интересное». Так излагает позицию Мейена его душеприказчик И. А. Игнатьев, палеоботаник и историк науки [Игнатьев, 2015, с. 24–25]. У Любищева этой «деревней» были экология насекомых-вредителей и систематика земляных блошек, особенно рода НаШса. В систематике он развернул вовсю свои способности к диагностике трудных видов, к математической статистике и к упорному труду всей жизни, но привлек внимание очень немногих. у Любищева была выстроена прекрасно, но велик он был, на мой взгляд, в другом.

За полвека ученой переписки он отправил четыре с половиной тысячи писем семи сотням адресатов , причем некоторые его письма были цельными научными исследованиями. И дело отнюдь не только в его долголетии — свою объединяющую роль Любищев успешно играл в письмах, еще будучи молодым.

Самая ранняя и самая долгая (1923–1971) переписка была у Любищева с систематиком-ламаркистом Е. С. Смирновым, а самая удивительная — с И. И. Шмальгаузеном (1926–1962, до его смерти). Казалось бы, что могло их связывать? Слов нет, «Основы сравнительной анатомии позвоночных» руководство великолепное, но едва ли энтомолог Любищев им пользовался, в теориях же они были антиподы. Однако что-то влекло их друг к другу, а в 1937 г. Шмальгаузен даже спас Любищеву жизнь, взяв к себе в Киев.

Это вообще характерно для Любищева: его адресаты часто бывали его научными противниками, он не жалел времени и сил на пространные разъяснения, подчас адресатам ненужные, но в целом оказался прав — письма, ходя по рукам, стали основой эволюционного братства. А оно — одной из основ «незримого колледжа».

«Любищев оказывается такой фигурой, которая смогла связать те идеи, которыми жила студенческая молодежь в начале [XX] века, с поисками нового поколения… Известно, что термин „невидимый колледж“ возник как метафора такого способа обмена и роста научной мысли, когда, несмотря на отсутствие непосредственного общения ученых… существуют возможности взаимного обсуждения самых разных идей, порой даже и противоположных» [Гуркин, Марасов, 2004, с. 404].

Да, именно Любищев раскрыл нам классическую российскую культуру в ее связи с наукой, и никто больше этого не сумеет. Вспомним, что от мобилизации Любищева на военную службу (1914 г.) до «Хрущевской оттепели» прошло всего 40 лет, многие носители дореволюционной культуры еще работали, и она не успела распасться, тогда как от той поры до нас 60 лет. Никакой старый ученый полного зала теперь не соберет, и, главное, никто не соберется затем его мысли обсуждать и развивать. Культура пережила, прячась по щелям, сталинизм, но с крахом СССР распалась.

А тогда собирались. После смерти Любищева тут и там собирались люди в его память, причем традиция не затухала, а ширилась. Вопреки воле начальства, уверенного, что «Чтения памяти» положены лишь академикам, термин «Любищевские чтения» входил в изустную традицию^ 1. Их итог подведен в сб. (Шрейдер, 1984), где редакторша издательства вычеркнула все упоминания Чтений, и (где не удалось отстоять) самого Любищева. Так, мой доклад «Анализ понятий эволюционной концепции Любищева» назван как «Анализ эволюционной концепции», что выглядит глупо.

Более и долее всего упирались власти Ульяновска, где Любищев жил последние 22 года, где еще работали тогда его ученики, но где, увы, когда-то родился В. И. Ленин. Хоть взрослым он там и не жил, но лениномания цвела там гуще и дольше, чем где-либо. «Ленинский урок» был там обязателен в школах еще в начале 90-х.

Тем удивительнее, что именно там закрепилось и дольше всего продержалось эволюционное братство. Этим мы обязаны, прежде всего, Р. В. Наумову, подвижнику науки, зоологу и экологу, блестящему педагогу и главе любищевского клана в Ульяновске.

Рэм Владимирович Наумов (1929–2002) был человек удивительный. Рожденный в бедной крестьянской семье в начале коллективизации, рано потеряв родителей, он сумел не только стать крупным ученым, но, как и положено близкому ученику Любищева, поражал высокой общей культурой и нравственностью. А для всех, кто его знал, был прежде всего очень милым человеком.

«При первом знакомстве с работами Р. В. Наумова может показаться, что они преследуют только практические цели, однако внима- [36] Согласно статье [Шорников, 1998], первое научное заседание прошло в день его похорон в Тольятти, в Институте экологии Волжского бассейна АН; второе в феврале 1973 г. в Ленинградском обществе естествоиспытателей (рук. О. М. Калинин), а в Москве лишь в апреле 1974 г., в Комиссии по применению математики в биологии МОИП (секретарь и инициатор Б. С. Шорников). К сожалению, статья изобилует ошибками и молчит об Эволюционном семинаре МОИП. тельное их чтение всегда обнаруживает в их основе некоторую теоретическую установку, не только помогающую получать ясные практические результаты, но и позволяющую продвинуться в самой теории» (4–03).

Р. В. Наумов — почетный председатель Любищевских чтений, 5 апреля 2002 года. Он уже не мог руководить ими (провалы в памяти), но оставался их душой. Не мог он и преподавать. В августе его не стало