Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Словом, плач Гесиода вполне достоин внимания, но тогда, может быть, достойны внимания и наши нынешние опасения? Гринцер знает «несколько точек», в которых тревожный плач был, а падения культуры не состоялось, однако оно много раз состоялось, в том числе — пала та самая цивилизация, которой Гринцер увлечен. Речь идет о падении Римской республики и империи.

Их гибель предвидели («Я поздно встал и на дороге застигнут ночью Рима был» — это Тютчев о Цицероне, т. е. о падении республики). Культура была тогда там очень высока, и, опасаясь за нее, никто, однако, представить себе не мог, сколь глубоко будет ее падение. Что после падения империи ее население сократится всемеро, а грамотных придется искать в Ирландии. Мы что, хотим того же?

Плач можно отыскать в любой эпохе, даже самой процветающей. Плачи бывают многозначительны и заслуживают не столько «осторожной иронии», сколько глубокого анализа с самой прагматической целью — попробовать избежать ошибок прошлой цивилизации.

Вот «великое пятидесятилетие», время наивысшего расцвета Афин, их демократии. И среди ее восхвалений неожиданно — анонимный памфлет «Афинское государство», полный ненависти к демократии и тоски по утраченным «хорошим законам». Автора, современника, удручает, например, что он более не смеет ударить прохожего, ибо ни по одежде, ни по поведению не может теперь отличить раба от гражданина — нытье явное? Да, но не будем спешить. Порицая афинские порядки, автор понимает их неизбежность: «При нынешнем положении вещей афинские порядки не могут быть иными, чем они есть», поскольку «люди из простонародья поставляют из своей среды корабельную команду и, таким образом, они — причина могущества государства». Автор замечает жестоко, что благо простонародья никак не есть благо государства.

В самом деле, могущество Афин держалось полным владычеством на море и вскоре, когда Спарта вынудила их воевать на суше, Афины пали. И это, несмотря на куда большие, чем у Спарты, ресурсы. Сыграло роль в падении Афин и негодное правление («худые законы») — народное собрание Афин грубо вмешивалось в военные дела и т. п. Не во всем, выходит, нелепо было брюзжание поборника старых порядков: ведь прежде, когда основную роль в государстве играли землевладельцы, основной военной силой было наземное войско — пехота бедных и конница богатых. А народное собрание было в Афинах и тогда, до демократии, тоже, но лишь как дань давнему прошлому, почти декорация.

Примеров жалобных плачей в истории литературы премного, и почти все повествуют о насущных проблемах своих эпох. Поневоле задумаешься: а как будут читать наши нынешние плачи по утраченной недолгой демократии? И была ли она? Тут уж никак не обойти вопроса: а была ли она в Афинах? Есть ведь точка зрения, что афинская демократия — не более, чем «союз рабовладельцев и простонародья против рабов».

Стоит погрузиться в свидетельства — так оно и оказывается: демократии там было не больше, чем у нас сейчас, как в смысле прав граждан, так и в смысле типа власти. И знать это нам весьма желательно. Что в демократических Афинах права были для немногих, всем известно, но каковы были сами эти права? Они были, в основном, лишь декларацией. Еще сто лет назад наш знаменитый историк Роберт Виппер отметил вот что.

Во-первых, введение ничтожной (2 обола в день) оплаты общественных должностей (прежде, до утверждения демократии, вообще не оплачиваемых) могло привлечь только безработных бездомных бедняков — удобный объект манипуляций для чиновников. Богатому эта плата была ни к чему, а труженику никак не заменяла потерю рабочего дня.

Во-вторых, эти должности стали замещаться по жребию — в отличие от прошлого, когда было обычным голосование.

В-третьих, под прикрытием равных (ныне говорят — рыночных) возможностей большие рабовладельческие хозяйства (фабрики и поместья) вытесняли из жизни хозяйства ремесленников и крестьян. Они вливались в толпу городской голытьбы, целиком зависевшей от подачек властей.

Теперь о демократической власти. К выводам Виппера могу, на основе его же данных, добавить, что бюрократизация Афин возросла при демократии колоссально: одних только судебных заседателей числилось 6 тыс. (при населении Афин менее 200 тыс.).

Другой известный наш историк Сергей Соболевский 75 лет назад писал, что ввиду обилия учреждений и наплыва в них лиц, попавших сюда по жребию и всего на год, «приобретали большое значение секретари разных рангов, долго сидевшие на месте… Большей частью это были государственные рабы или граждане из бедного класса». Добавлю, что раб, пусть и государственный, зависел от начальника полностью, ибо мог быть в любой миг отправлен умирать в казенные рудники без объяснений и без возможности что-либо обжаловать.

Служба по жребию лишила бы ее всякой дееспособности, если бы от должностных лиц «по жребию» что-то всерьез зависело. На самом деле, однако, от их лица правили несменяемые чиновники. Единственным выборным лицом ко времени Перикла остался он сам, глава Афинского государства (стратег) со всеми его плюсами и минусами. С одной стороны, он привлек в город многих деятелей культуры (чем стал знаменит, но что испокон веков делали и тираны), а с другой, при нем Афины широко практиковали полное разорение союзников. Начинали Афины мирными средствами, а когда разорение порождало бунт, жестоко его подавляли — иногда с продажей в рабство всего уцелевшего населения. Да и приглашенный в Афины маэстро отнюдь не был в безопасности: его могли и изгнать, и казнить. Перикл мог лишь помочь несчастному бежать из Афин.

Финансовое могущество Афин держалось, кроме ограбления городов-союзников, на доходах от Лаврийских серебряных рудников (к востоку от Афин). В них постоянно трудилось более тысячи рабов, и никто из них не жил долее года (многих даже не выводили наверх). Так что Афинам всегда нужна была масса новых рабов-смертников — по этой и многим другим причинам Афины должны были непрерывно воевать и пользовались любым к тому предлогом. Кроме того, они стремились любыми средствами пресечь рыночную конкуренцию. Например, совсем уничтожили союзный им город Эгину — единственного конкурента в торговле серебром. Словом, какова демократия, таков и рынок. И всё это при Перикле, коего ныне историки чтут как демократа.

Наоборот, Спарта, победив Афины, ограничилась лишь требованием срыть «длинные стены» и установлением угодной ей власти. Более того, когда через год эта власть оказалась никуда не годной, Спарта позволила Афинам вернуть демократическую власть (но без военной), чем и дала им возможность войти в их золотой век — век Платона и Аристотеля.

Принято восхвалять Афины как средоточие культуры и поносить Спарту как противницу культуры. Да, в годы Перикла «интеллигенция» тянулась в Афины, но за 100–200 лет до того она тянулась в Спарту, а позже Платон рисовал облик идеального государства, в основном, со Спарты.