Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Корея Северная — горная тайга с редким населением, главные ресурсы — лес и ископаемые. Прошлое намертво завязано на могучий Китай, воевать с которым невозможно и надо было откупаться (в том числе, в прошлом, девушками для китайских гаремов). Наоборот, Корея Южная — густонаселенная равнина пашен, садов и пастбищ, тысячу лет бившаяся с нашествиями японцев (рыбак становился боевым моряком) и, в 20-м веке, после победы японцев в Русско-японской войне, наконец, индустриализованная ими.

Это беглое наблюдение побуждает заново глянуть на извечный вопрос: кто славяне — Европа или Азия? Западные давно и явственно отошли к Европе, южные вернулись от турок в Европу же, а кто восточные? Мне вопрос не решить, но приведу одно мнение. Социолог И. В. Бестужев-Лада [Универсальная…, 2012., с. 672], выявив в нынешнем мире 9 или 10 цивилизаций, уверен:

«Евразийская цивилизация (Россия, Украина, Белоруссия) отличается своеобразием социальной психологии народов, образом жизни в труде, быте, досуге. Здесь сложилась особая алкогольная цивилизация с вековыми питейными традициями, невиданными ни на Западе, ни на Востоке. И особая, неслыханная нигде ругань. Невиданная нигде смесь самоотверженности и скандальности, западной культуры и восточного быта. Словом, Азия, но в европейском обличье».

При всем чудовищном упрощении (особенно про белоруссов), тут чуть ухвачена эволюционная специфика. Добавлю: биологическая смесь прежних восточных славян с финнами, поляками, тюрками и евреями, а русских еще с монголами и волжскими татарами, украинцев с народами степи и белоруссов с литовцами — вот этнографическая реальность. И еще: сто лет назад знаменитый словарь кратко высказался так:

«Белоруссы не развили предприимчивого колонизаторского и промышленного духа великороссов и свободного духа малороссийского» [Ефименко, 1910, стлб. 959].

На то были веские исторические причины, из них здесь нам важны биологические — различие перечней народов, ведших метисацию данного народа и, главное, различный характер порабощения и метисации. Для белоруссов преобладал мирный, а для русских и украинцев военный, с массой изнасилований и уводом женщин в плен всеми сторонами.

Итогом, если вспомнить Гумилева, было рождение двух народов высокой пассионарности, из коих русские теряют ее ныне прямо на глазах. Ее-то и может помочь восстановить поработитель-исламист, но, как говорится, не приведи Господь иметь такого помощника.

Совсем недавно голландско-американский приматолог Франс де Вааль показал, без всяких теоретических изысков, что рефрены человеческих душевных качеств следует протянуть далеко в прошлое — к обезьянам, другим млекопитающим, даже к птицам [де Вааль, 2014]. Он насмешлив к «теории эволюции» (к СТЭ, об иных теориях он не знает), но восхищен самим Дарвином, описавшим «Выражение эмоций у человека и животных» (1872 г.). Уже тогда Дарвин сказал многое из того, чем ныне общество законно восхищается в работах де Вааля и других приматологов.

Замечу, что книга Дарвина об эмоциях — вне дарвинизма. Отбора он в ней коснулся только раз, пытаясь объяснить гремучку гремучей змеи, для чего, как обычно у него, ввел воображаемый пример. Зато он походя упомянул ряд звучащих органов различных животных [Дарвин, 1953, с. 760], в чем виден шаг к номогенезу. Замечу еще, что де Вааль, презирая казенные религии и креационизм, к идее Бога относится с почтением. Это и понятно — он строит рефрены идеальных свойств. Его сведения, крайне интересные сами по себе, наводят на мысли в духе Бэра, в русле его понимания эволюции как «победы духа над материей».

Материализм не смог даже подступиться к основным проблемам эволюции, тогда как научный идеализм многие из них аккуратно формулирует и подчас уже решает. Так, многие (быть может, все) акты зомби-паразитизма, будучи реализацией одной идеи, суть попросту различные значения одной функции, аргументами которой служат свойства паразитов и их жертв. С такой точки зрения, они не более (но и не менее) удивляют, чем различие форм фотосинтеза у растений, зоофитов и бактерий.

Вот и всё, что пока понято. Остается верить (или не верить), что здесь-то и будет вскоре совершен познавательный прорыв.

В своем интервью «Новой газете» (2016, № 115, 14 окт., с. 18–19) Николай Гринцер, филолог-антиковед, ярко показал, насколько знать Античность полезно, притом многим. Однако он столь легко мыслит, что едва ли кто-нибудь, прочтя эту беседу, сам начнет читать античных авторов. Поэтому хочется пояснить, что они того заслуживают.

Гринцер уверен: «Человечество всегда говорит, что традиционные ценности рухнули и нынешние много хуже, чем предшествующие», а потому-де не стоит брать всерьез нытьё, в том числе нынешнее. Он привел в пример Гесиода (вероятно, тот был младшим современником Гомера), и прав в том, что плачи по гибнущей культуре весьма стары. Гринцер: «я взираю на такие вещи с осторожной иронией… потому, что могу назвать несколько точек в истории человечества, когда происходило то же самое», и называет две — утверждение письменности в философии и рождение книгопечатания. Тогда многим казалось, что культура гибнет, а она всего лишь перешла на более высокий уровень. В этом он тоже прав, однако Гесиод плакал о другом.

О славных людях, которые «на земле обитали пред нами», он писал:

Кадмова область — это Беотия (земледельческая область к северу от Афин), родина поэта, а грозная война — крушение, лет за 500 до Гесиода, Микенской цивилизации, намного более высокой, чем та, в какой жил он сам. Микенская цивилизация действительно погибла, как и многие другие, и извлечена буквально из небытия в 20-м веке археологами и филологами. То есть, у Гесиода налицо вовсе не нытьё, а печаль по невосполнимой утрате и по давним жертвам.

Такова же и его печаль по уходящей у него на глазах сельской культуре, столь ему милой, по собственным трудам ему известной. В его дни гибла патриархальная культура — в следующих поколениях на полях видны не столько свободные крестьяне, сколько рабы и надсмотрщики (чаще всего, выслужившиеся рабы), тогда как хозяева живут плодами их трудов в городе. Кое-кто из них философствует и, между прочим, рассуждает о дивной праведности богов, сделавших рабами тех, кто не достоин быть свободным (так мыслил даже великий Аристотель), вовсе не думая о том, что сам может быть продан в рабство (как был продан великий Платон, учитель Аристотеля).