Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Как видим, колебания культур христианства и ислама расходятся по фазе, и это во многом движет историю последних 1500 лет. Учиться у фанатиков невозможно, отменить их нашествие — тоже, и остается смягчать беды, ожидая прихода очередной эпохи сосуществования. Для этого надо отучиться видеть себя высшими и, прежде всего, отказаться от навязывания другим своих норм, именуя их «общечеловеческими ценностями».

Разумный ответ исламистам должен гасить их ярость, а не разжигать, но об этом никто не думает. Вопрос многопланов, и замечу только, что проникновение европейских норм, включая освобождение женщин, в страны ислама сто лет не вызывало активного протеста (пассивный никогда не исчезал), а к концу 20-го века стало вызывать. В ответ Западу следовало умерить экспорт новационного пыла, он же, наоборот, как раз тогда усилил экспансию своих идеалов. Назову лишь «сексуальную революцию» и карикатуры на пророка — и то, и другое для мусульман неприемлемо, что понять вроде бы нетрудно, было бы желание. Но его не было и нет.

Разумеется, причины исламистской агрессии лежат много глубже, нежели заявлено. Наумкин видит их в оскорбленном самолюбии Востока, и это верно, но этого мало. Веками мусульмане и китайцы покорно терпели нашествие Запада, а теперь вдруг пошли в контрнаступление. Почему теперь? Потому, полагаю, что пришло время их пассионарности, ныне превосходящей европейскую.

Что оказалось ново и неожиданно, так это общественная и политическая актуальность параллелей с биологией. В литературе не раз отмечено, что человек всё больше паразитирует на возможностях электроники, и названо это симбиозом «машина — человек», а тот замечен похожим на симбиоз «человек — кишечная флора» [Никонов, 2005, с. 336]. Могу добавить, что этот «симбиоз», так славно начавшись, становится похож на зомби-паразитизм («Всякий путь ведет дальше цели» — см. Ч-16, с. 123): компьютерно-сетевая эволюция всё больше навязывает людям свои цели, а то и вовсе перестаёт исполнять свои функции.

(Двое студентов сообщили мне, что в магазине «Библиоглобус» нет моих книг. Еду туда и вижу, что стоят на полках три названия моих книг, но прежний поисковик, сносно работавший, заменен на новый — компьютерщики, как программисты, так и конструкторы, требуют новых и новых работ, — но посетителей около его терминалов совсем нет. На запрос «Ю. В. Чайковский» он ответил: «не значится ничего», а на запрос «Чайковский Ю. В.» дал работы о П. И. Чайковском и замер. Много хуже в бывшей «Ленинке» — карточный каталог там сожгли, а по полкам не поищешь.)

Правителей, губящих свою страну в угоду противнику, тоже сравнивают с зомби-паразитами [Фролов, 2012]. Казачество названо у меня иммунной реакцией больного государства (4–14, статья «Казачество»). Западные сообщества стареют, а восточные, прежде слабые, и вроде бы даже вымиравшие, возрождаются к новой жизни и захватывают ниши — прежде утраченные и новые. Старение видно и в распаде организации (государств и экосистем), и в падении размножаемости народов, прежде высших.

Всё это любопытно, но и только. Для пользы же дела полезно сравнение не отдельных фактов, а рядов, выявление рефренов и тенденций, это нужно для диапрогноза. К сожалению, работы по «универсальной эволюции», даже резко критикуя дарвинизм за примитивность, принимают основной его прием — пробуют объяснить всё желаемое одним простым правилом, а всем остальным пренебречь. Как в теории всякой эволюции, проблемы общего кризиса разрешимы не порознь, а лишь все вместе. Однако, как уже сказано в главе 2, наука так пока работать не умеет.

Явно или неявно считается, что причины вражды людей сплошь материальны и с ростом благосостояния исчезнут. Большие войны (даже религиозные) объясняют материальными причинами и целями. На самом деле, есть и причины идеалистические, и ныне агрессия изламизма открыто попирает всякую разумность. Казалось бы, такое попрание немыслимо, но разве мыслимо топтание детей быками (см. Приложение) или «Крестовый поход детей»? Да и нынешнее поведение российской власти тоже немыслимо, однако вот оно, налицо. Самая общая российская нелепость — активное сокращение государством налогооблагаемой базы с одновременным наращиванием налогов, т. е. медленное самоубийство государства.

Есть ли у этих процессов общая причина? Это надо уметь понять, и параллели с биологией (самоубийственные налеты саранчи, самоубийство стад китов и прочие антиэкологичные действа) и историей античной демократии (см. Приложение) видятся на сегодня чуть ли не единственным к тому средством. К сожалению, вопрос совсем не изучен.

О возможных путях России кое-что сказано в 4–16, но главная мысль и связь с эволюцией остались там в подтексте. А именно, спасения России, позорно провалившей в конце 20-го века демократию, стоит теперь ожидать только от самоустроения общественных учреждений. Для этого надо позволить инициативу снизу и сверху (как раз так идет эволюция), для чего нужны не новые законы — без жёсткой воли правителя они долго не появятся, будут недееспособны и останутся на бумаге, а при ней они излишни. Нужны однократная отмена прежних законов-бессмыслиц и прямое подавление правителем попыток угробить самоустроение. Наш же нынешний правитель изводит самоустроение, притом сознательно [Ч-16, с. 146], дабы сохранить себя лично и нужный ему круг лиц.

Правитель должен прийти с командой (иначе чиновники его либо сметут, либо поработят, как зомби-паразиты), с командой, понимающей, что прогресс не бывает «по Дарвину» (главы о прогрессе в дарвинизме по существу нет), что нужен союз бюрократии и самоуправления, каковой когда-то обеспечил Западу прогресс и приход рыночной экономики.

Самоустроение всегда возникает во всех обществах, и, заметим, российское к оному весьма склонно. Всем известно, как быстро и удачно развилось при Александре II земско-городское движение, как сохранилось оно даже при контрреформах. Надо лишь заметить, что предтечи у движения были и прежде — таково при Николае I развитие купеческой промышленности и ученых обществ. Если Вольное экономическое общество обязано инициативе верховной власти (Екатерине II), то МОИП возникло по почину его основателя Готтхельфа Фишера, почти открыто пытавшегося отстраниться от оной власти [4–97]. То было чистое самоустроение, просившее у власти только одного — легализации.

Основным источником денег поначалу были богатые почетные члены МОИП, и лишь с их оскудением — казенная дотация. В годы «великих реформ» она сократилась до ничтожной суммы (менее 3 тыс. руб. в год), но общество устояло (как устояло чуть позже и юное земство) и даже продолжало издавать свой Бюллетень, выходящий, кстати, поныне.