Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Составители третьей книги (вместе с А. В. Марковым) пишут о «странной особенности»: горизонтальный (т. е. в одном поколении) перенос информации наблюдается у низших (микробы) и высших (люди) форм жизни, но не между ними (с. 331). Да, господа, так полагали 40 лет назад, но затем его открыли повсюду.

В отличие от составителей, некоторые авторы сборника интересны. Например, социопсихолог А. П. Назаретян пишет на с. 123:

«обнаружилось, что социальная (в том числе духовная), биологическая, геологическая и космофизическая истории представляют собой стадии единого эволюционного процесса, пронизанного сквозными векторами, или мегатенденциями».

Как видим, и здесь налицо диатропика. Читаем Назаретяна дальше:

«Сопоставив временные интервалы между качественными скачками в эволюции природы и общества, он (физик А. Д. Панов; см., например: [Панов, 2012] — Ю. Ч) показал, что на протяжении миллиардов лет эти интервалы последовательно сокращались в соответствии со сравнительно простой логарифмической формулой». «Параллельно сужался конус развития. По современным данным, большая часть метагалактической материи (так называемое темное вещество) избежала эволюционных преобразований: в ней не сформировались атомы и молекулы. Мизерная доля атомно-молекулярных структур консолидировалась в органические молекулы. Живое вещество, вероятно, образовалось в очень редких и ограниченных локусах космического пространства. Многоклеточные составляют лишь небольшую часть живого вещества, и только один из сотен тысяч биологических родов Земли вышел на социальную стадию развития».

Поскольку широко известны общественные животные, лучше говорить не о «социальной стадии», а о мыслительной и технической. Перед нами важная закономерность эволюции: жизнь во Вселенной редка очень, и мы, вернее всего, в нашей галактике одиноки. Однако следы начальных форм жизни Космос нам предоставил: таковы отпечатки в метеоритах, очень похожие на микробов. Далее Назаретян пишет (с. 124):

«В заостренной для наглядности форме стержневой вектор эволюции можно обозначить как „удаление от естества“. Или совсем гротескно: на протяжении 13–15 млрд, лет мир становился все более „странным“, и наше собственное существование, равно как и нынешнее состояние планетарной цивилизации, суть проявления этого „страннеющего“ мира. По существу, такой вывод сегодня — не более чем эмпирическое обобщение».

Примерно то же, напомню, говорил в молодости Карл Бэр, но он не видел в том ничего странного, поскольку был идеалистом и охотно констатировал «победу духа над материей». Нам же, как сказано в предыдущих главах, основной процесс эволюции видится как актиреф. Он достигается через тенденции (т. е. закономерности с нарушениями), и основная детерминация — дистанционная (поле), а основу прогрессивных линий актирефа являют эдванты (часть мира явлений, скрытая за очевидной первой частью). В эдвантах каждая идея выступает в более сложной, а подчас и в более совершенной форме, нежели идея легко заметная.

Эдвантом может быть как нечто вычурное, лишь специалистам известное (например, соцветие, формой повторяющее одиночный цветок) или непонятное, хоть и привычное эволюционистам явление (например, преадаптация), так и нечто, в быту обычное (таково сознание), но уже совершенно таинственное. Выявление эдвантов может изменить всю проблематику некоторых отраслей биологии. Так, перенос идеи эволюционно более стар и более прост, чем обычное нам мышление; оно, тем самым, может рассматриваться как его эдвант. Но самое практически важное — роль самоорганизации в политической эволюции (гражданской истории). О ней речь далее, после введения нужных понятий.

Согласованность является основой бытия экосистем (в этом основа ЭКЭ), и потому в природе не бывает закрепления случайной мутации, даже резко повышающей выживаемость и размножаемость, если она нарушает баланс экосистемы. Такая мутация не только не распространяется, но практически и не наблюдается [58] Всё это — не мое или чьё-то убеждение, а эмпирическое обобщение по Вернадскому. Назвать его антидарвинизмом (что, увы, делают) можно с тем же правом, что и назвать антиньютонизмом открытие Гюйгенса. (Ньютон вывел закон преломления из утверждения, что частицы света движутся в прозрачной среде быстрее, чем в пустоте, что неверно; Гюйгенс исходил из мысли, что свет — волна, она замедляется в прозрачной среде, и оказался прав.) . Какой механизм так делает?

Дарвин, придумав пример про волков, гонящих оленей, ошибся: невозможно поеданием одних ни вырастить у других нечто новое, ни сбалансировать экосистему. Недаром пример пришлось ему выдумать — в природе такого не нашлось ни тогда, ни позже. Ему возражали, указывая взаимопомощь в природе (П. А. Кропоткин и мн. др.), но важнее, как теперь видно, указать самоорганизацию. В молодости, в рукописных очерках, Дарвин обошелся без примеров, сославшись на то, что селекционер может изменять свойства организмов, а в природе роль селекционера может играть «Всевидящее существо». Но в 1850-х годах религиозность английского общества резко упала, Дарвину пришлось заменить божественного селекционера на естественный отбор (не им придуманный), каковой работает по схеме, никакого отношения к селекции на ферме не имеющей (см. 1Ж, т. 13, с. 98). Чтобы спасти уже разработанную в рамках естественного богословия концепцию [59] Античный натурфилософский прием, «спасение явлений». Применив его в 1855 г., Дарвин перешел от поиска истины к доказательству своей правоты. , ему пришлось ввести голословное утверждение: якобы очень долгий естественный отбор достигает тех же результатов, что и селекция. Дарвин хорошо видел разницу в механизмах действия этих отборов и в 4–й главе «Происхождения видов» писал:

«Животновод или растениевод отбирает с некоторой определенной целью, и если допустить свободное скрещивание особей, его труд будет совершенно потерян».

Подробнее см. 4–08, с. 248. Здесь стоит заметить, что

«эволюционная теория Дарвина очень многими воспринимается как некий материалистический противовес религиозным представлениям. (…) А между тем сам Дарвин особо подчеркивал абсолютную безвредность своей теории для идеи божественного творения»,

пишет в весьма взвешенном обзоре Юлия Хеи [2011, с. 406]. И недаром Любищев сравнивал дарвинизм с богословием. К сожалению, он не заметил (ни сам, ни по литературе), что дарвинского отбора в природе просто нет, и всю жизнь тратил силы на спор с глухими о роли отбора. Зато он был активный платоник и показал, что в новой картине мира приходится признать идею как самостоятельную сущность.