Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Платоновой теории эволюции Любищев не построил, и естествен вопрос, можно ли ее построить вообще. Платоник Ю. В. Линник [2009а] верно отметил, что Платоновы идеи вечны, а потому неподвижны и чисто Платонова эволюция получилась бы раз навсегда ограниченной. Нужно обновление перечня идей. Таковое он, вслед за Любищевым, нашел в «Творческой эволюции» Анри Бергсона (1907 г.), где эмердженция объявлена актом творчества.

Привел Линник и простейший пример эмердженции, тоже любищевский — образование морозного узора на стекле. Важность его в том, что эмердженция тут наглядна, несомненна и в то же время проявляет отчетливый параллелизм с формами растений (даже опытные ботаники путают на фотоснимке растения и морозные узоры, давая им ботанические названия). Любищев просто фиксировал здесь платонизм, а в наши дни известно, что и тут, и там имеет место фрактальный рост (кристалла и клеточной массы). Одного примера, однако, мало. Чем можно в наши дни подтвердить правоту мысли Бергсона о том, что эволюция порождает идеи?

Онтогенез тоже идет эмерджентно: наследственная информация минимальна, а в основном создание организма из одной клетки есть самоорганизация, и так же идет эволюция (трансиндивидуальный онтогенез). В. А. Брынцев [2014] основным механизмом эмерджентной эволюции справедливо называет тоже самоорганизацию.

В жизни общества она выступает как самоустроение, о чем шла речь в книге 4–16. Кстати, там на с. 145 приведен тезис экономиста-аграрника А. М. Емельянова: экономика вообще, а аграрная особенно, всегда возрождается при смене правителя, пока тот не овладел властью настолько, чтобы навязывать всем свою волю. Теперь могу привести его яркое подтверждение Любищевым [2011, с. 198]:

«Крестьянин вздохнул, и с 1953 г. примерно по 1958 г. наблюдался несомненный подъем сельского хозяйства».

Это самоустроение шло без всякого рынка. Снова напомню глубокую мысль Фернана Броделя, историка хозяйства:

«В действительности, всё несет на своей широкой спине материальная жизнь: если она набирает силу, всё движется вперед; вслед за ней, в свою очередь, быстро усиливается рыночная экономика» [Бродель, 1985, с. 67–68].

Не только, замечу, рыночная, а всякая — и плановая, и корпоративная, и артельная, и натуральное хозяйство. Любая, где самоорганизации не препятствует власть, желающая пресечь эволюцию общества, дабы дольше сохранить себя.

Вот главный вывод универсального эволюционизма для любых учений о политической эволюции:

самоорганизация — одно из общих свойств мира и уже поэтому не может быть следствием ни демократии, ни рынка. Они сами бывают успешны только там, где успешна самоорганизация общества.

Главным вкладом, как уже сказано, видится указание на самоорганизацию. Говорят о ней давно, но ныне выясняется, что она как движущий фактор главенствует не только над «борьбой за существование», но и над «наследственностью и изменчивостью», оттесняя всех трех на периферию эволюционизма. Из этого новшества следует извлечь многое наукам гуманитарным, 150 лет черпавших идеи из дарвинизма. Конкуренцию славили, а сотрудничество — нет, что породило величайшие беды.

В главе 3 уже говорилось, что эволюция в прежнем смысле кончилась (слиянием макро- и микроуровней по Янчу), а теперь надо добавить, что начавшаяся эволюция нового типа идеалистична более явственно, чем прежняя. В самом деле, прежнюю можно было в терминах материализма если не понять (дабы успешно использовать), то хотя бы описать. Нынешнюю единую эволюцию природы и цивилизации таким путем даже описать невозможно: она течет примерно в 100 тысяч раз быстрее прежней, и уже это наводит на мысль, что она быстра, как мысль.

При ней виды формируются сознательно, и численность каждого (и его давление на природу) в тысячи раз больше, чем у его дикого предка (предков). Словом, людьми создана новая экология. Ее ведут люди, единственный вид (он же в экологическом смысле царство — см. 4–08, и. 10–10), диктуя эволюцию остальным видам дикой и одомашненной природы, каковыми сам кормится и от каковых сам страдает. Параллели экологических процессов геологического и исторического масштабов времени проводил еще 60 лет назад эколог Чарлз Элтон [1960].

Естествен вопрос о новом теоретическом аппарате. Для понимания новых эволюционных процессов не дано пока ничего, кроме выявления рефренов и тенденций, а на их основе — диапрогноза (LR, т. 14, с. 16).

Поскольку феномен рефрена принято считать непонятным, мне уже случилось [4–10, с. 316] высказать свое мнение: рефрен вполне понятен как следствие фрактальной структуры мира. Фрактал — математическая структура дробной размерности, для которой характерно, что либо она сама, либо ее части обладают свойством самоподобия (большое подобно малому, а то — еще меньшему и т. д.). На всех уровнях, от галактик до атомов, видна фрактальность, и причина этого тоже довольно очевидна: такова природа самих чисел, поэтому всё, что подчиняется арифметике, должно быть фрактально. С этим вскоре согласился Б. А. Богатых [2011, с. 175].

Любой отрезок вещественной прямой устроен точно так же, как и любая часть его или любого иного отрезка. Это еще не фрактал, ибо всякий отрезок имеет единичную размерность, но на отрезке легко получить (выбрасывая точки по очень простому закону) фрактал. Точнее, одномерный фрактал. Но возможны и многомерные фракталы (ведь самоподобие касается и фигур на плоскости, и тел в пространстве). Ими определяются многие свойства экосистем и их эволюции. Многомерным фракталам свойственны и параллелизмы, и мозаичность (достаточно взглянуть хотя бы на иллюстрации [Пайтген, Рихтер, 1993]), поэтому на них всюду выявляются рефрены.

Может показаться странным, что объяснение биологического феномена дано не биологическое, а математическое. Но иначе и быть не может: если феномен вездесущ, то и носители его вездесущи, а таковыми прежде всего являются числа; арифметике подчиняется любое явление (кроме, насколько знаю, только диалектического материализма и его следствия, нового дарвинизма, СТЭ).

Можно сказать, что теория фракталов и есть основа того будущего исчисления параллелизмов, о котором смутно мечтал Мейен. Он не успел ничего узнать про фракталы, но его интуиция верно подсказала ему, что если феномен рефрена вездесущ и внемасштабен, то он может лечь в основу биологии. Если простейшие рефрены вроде конечностей позвоночных (4–90, с. 52; 4–08, с. 322) суть эмпипические обобщения по Вернадскому, то рефрен вообще (как феномен типологической упорядоченности мира по Мейену) — понятие идеальное.

Цель анализа должна состоять не в прогнозах, они либо неопределенны (как у цыганки: «дальняя дорога, казенный дом»), либо проваливаются. Цель в понимании того, как поступать в неожиданной ситуации, когда она уже обозначилась. У В. В. Жерихина читаем, что вновь возникающие в ходе экологического кризиса виды будут