Александр Ирвин - Философия истории

Описывая жизнь города Ибанска, строившего «изм», А.А. Зиновьев с иронией замечает, что все в этой жизни было предсказано классиками теории «изма» и предопределено самой историей задолго до классиков. Жители Ибанска могли только немного испортить предопределенный и предсказанный ход событий: «В жизни Ибанска произошел коренной перелом. Было признано официально, что эта самая жизнь, гениально предначертанная свыше еще более ста лет назад, подготовленная всем ходом развития материи за всю прошлую половину бесконечного времени и осуществляемая в полном соответствии с ее же собственными глубинными законами и анкетой под присмотром особого отдела, обнаружила некоторые недосмотры отдельных злоумышленников. В газетах напечатали острый критический материал. В трамвае номер пять (водитель товарищ Л, заведующий парком товарищ В, начальник управления товарищ С) пассажиры X и У, стоявшие поблизости от старухи Z, не уступили место старухе Д. И лишь под давлением общественности пассажир Е был вынужден уступить место младенцу К, на которое и усадили старуху Z, несмотря на ее сопротивление, так как она уже проехала свою остановку» (Зиновьев А.А. Зияющие высоты. Кн. первая. С. 149).

Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. С. 53.

См.: Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993. С. 15.

В предисловии к первому тому «Капитала» Маркс так ограничивает возможность активного вмешательства людей в ход собственной их истории: «Когда общество находит естественный закон, определяющий его развитие, даже в этом случае оно не может ни перескочить через естественные фазы своей эволюции, ни выкинуть их из мира росчерком пера. Но кое-что оно может сделать: сократить и облегчить родовые муки».

Поппер К. Нищета историцизма. С. 62. Подчеркивая, что активизм, настаивающий на значимости активных социальных изменений, плохо согласуется с важнейшими положениями историцизма, К. Поппер так перефразирует активистское изречение Маркса: «Историцист может только объяснять социальное развитие и помогать ему различными способами; однако дело, по его мнению, заключается в том, что никто не способен его изменить* (Там же).

ОрузллДж. 1984. С. 44–45.

В Советском Союзе в библиотеках газеты можно было получить без специального разрешения только за текущий год, а брошюры – только за три последних года.

Цит. по: Ржевская Е. Геббельс. М., 1994. С. 145.

Там же. С. 179.

См.: Кун Т. Структура научных революций. С. 128. См. также: Гл. XI.

Энтузиазм означает сильное воодушевление, душевный подъем, увлечение. «Энтузиазм» обычно является «хвалебным» словом, сопряженным с позитивной оценкой. Коллективистическое воодушевление, всегда соединявшее страстную преданность своим убеждениям с крайней нетерпимостью к чужим взглядам и стремлениям, можно назвать также фанатизмом. Примечательно, что двумя постоянными, любимыми словами Гитлера, которыми он обозначал непременные добродетели истинного арийца, были «ледяная холодность» и «фанатизм» (См.: Пикер Р. Застольные разговоры Гитлера. М., 1992. С. 12). «Фанатизм» тоже является «хвалебным» словом, но несущим уже негативную оценку.

Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 501.

Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 7.

Там же. С. 8.

Там же. С. 9.

Хейзинга Й. Указ. соч. С. 11.

Там же. С. 12.

Там же. С. 15.

Там же. С. 21.

Там же. С. 24–25.

Там же. С. 25.

Там же. С. 33.

Бросаются в глаза только два отличия. В средние века, несмотря на всю их религиозность, следует говорить прежде всего о яркости, остроте и обнаженности телесной жизни; в тоталитарном обществе на первый план выходит жизнь духа. С этим связано и второе отличие: в средневековье много слез, причем их не стесняются проливать публично; в тоталитарном обществе слезы льются большей частью тайно.

Amold T. The Folklore of Capitalism. New Haven, 1937. P. 41.

Neuman S. Permanent Revolution. N.Y. 1942. P. 41–42.

Герберт Уэллс, посетив Россию в 1920 г., встречался с Лениным и был так поражен контрастом между мечтами о будущем индустриальном развитии России и ужасной бедностью страны, что назвал Ленина утопистом и «кремлевским мечтателем». Т. Драйзер, посетивший СССР несколькими годами позже, пришел к таким же выводам. Процесс индустриализации страны прошел в 30-е гг. успешно, но он не только не избавил народ от нищеты, но, напротив, углубил и расширил ее. Уже в это время стало очевидно, что Уэллс в своей характеристике Ленина был прав.

Ю.Н. Давыдов пишет о постоянной поддержке энтузиазма страхом в чувствах советских людей: «Вопреки новомодной идее, согласно которой партийной бюрократии удалось обмануть народ (который, к тому же, сам „хотел быть обманутым“), заразив его энтузиазмом грандиозных строек (при этом поминается „Магнитка“, хотя не худо было бы вспомнить и Беломорканал), народ-то вовсе не так глуп, как нам желали бы его сегодня представить, апеллируя к „информации“, почерпнутой из сталинских кинофильмов. Если „простой советский человек“, оказавшийся в толпе или на собрании, и кричал „Ура!“, то не худо бы поинтересоваться, что было подлинной причиной этого официального возгласа? – „энтузиазм“ или страх „попасть на заметку“) и, значит, подвергнуться репрессии по 58-й статье: „измена Родине“ (коль скоро он не продемонстрирует этот самый „энтузиазм“ достаточно правдоподобно») (Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998. С. 451).

Беньямин В. Москва // Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. М., 1996. С. 179—180.

Огонек. 1990. № 29. С. 16.

См.: Отчет И. Шпильрейна о VII Международной конференции по психотехнике // Социалистическая реконструкция и наука. М., 1932. Вып. 3. С. 208—217.

Панкратьев О.В., Сокольская А.В. Наука и тоталитаризм (к истории кибернетики) // Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989. С. 316.

Шафаревич И.Р. Воплощение социалистического идеала // Слово. 1989. № 11. С. 52.

«Никогда люди так плохо не жили, и, кажется, никогда у них не было такого творческого горения», – писал в своих воспоминаниях И. Эренбург (Эренбург И. Люди, годы, жизнь // Собр. соч.: В 9 т. М., 1962. Т. 8. С. 351). Социалистическая революция, уничтожив одни преграды, построила другие, столь же внушительные. Но Эренбург не забывает то, что ему представляется главным: эта революция, обобществив собственность, наконец-то осуществила старую мечту – низвергла власть денег. Поэтому: «Будущее, конечно, принадлежит Советскому Союзу», – вслед за героем «Оттепели» повторяют многочисленные персонажи эренбурговских мемуаров.