Дэниэл Деннет - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Утверждение, что позиция геноцентризма является наилучшей или наиболее важной, – это тезис не о важности молекулярной биологии, но о кое-чем более абстрактном: о том, на каком уровне в большинстве ситуаций можно дать больше всего объяснений. Философы биологии рассматривали этот вопрос с бóльшим вниманием, чем какую-либо иную из проблем эволюционной теории, и дальше всего продвинулись в поисках ответа. Я только что упомянул Вимсатта, а есть и другие; назовем некоторых из лучших: Дэвид Халл 570, Элиот Собер 571и Ким Стерельни с Филипом Китчером 572. Одной из причин, по которой философов притягивает этот вопрос, несомненно, является его абстрактность и концептуальная сложность. Задумываясь над ним, вы скоро оказываетесь перед фундаментальными проблемами: что значит нечто объяснить, что такое обусловленность, что такое уровень – и так далее. В современной философии науки это – одна из наиболее привлекательных областей; ученые с уважительным вниманием следят за коллегами-философами и вознаграждаются компетентными и хорошо изложенными аналитическими работами и философскими аргументами; в свою очередь, ученые отвечают на это собственными дискуссиями, имеющими далеко не прозаическое философское значение. На этих нивах созрел богатый урожай, и мне сложно сменить тему, не введя читателя должным образом в обсуждаемые тонкости; это еще сложнее сделать потому, что у меня есть сформировавшееся мнение о том, где в этих спорах таится истина; но у меня – иные планы, которые, как это ни забавно, предполагают, что эти дебаты следует лишить накала . В их ходе обсуждаются замечательные научные и философские проблемы, но, чем бы ни кончилось дело, ответы не приведут к страшащим некоторых результатам. (Об этом мы поговорим ниже, в шестнадцатой главе.)

Соблазнительная игра повторений и отражений в эволюционных объяснениях является для философов достаточным основанием, чтобы повнимательнее приглядеться к дискуссии о единицах отбора; но есть тому и другая причина, и это, несомненно, мысль, с которой началась данная глава: геноцентрическая позиция внушает людям тревогу по тем же соображениям, что и преданность Чарльза Уилсона «Дженерал моторс». Люди хотят сами управлять своей судьбой; они считают, что сами принимают решения и одновременно получают от них пользу, и многие опасаются, что дарвинизм (в виде геноцентризма) подорвет их уверенность на этот счет. Они склонны считать нарисованную Докинзом яркую картину: организмы, являющиеся всего лишь носителями, созданными, чтобы передать стайку генов будущим носителям, – интеллектуальным посягательством и насилием. Так что, рискну предположить, одна из причин, по которой так часто точку зрения организма или группы восхваляют как достойную альтернативу позиции гена, состоит в никогда не озвучиваемой мысли, что мы – организмы (и живем группами, имеющими для нас значение) и не желаем, чтобы наши интересы подчинялись чьим-нибудь еще! Иными словами, моя догадка состоит в том, что нас не тревожило бы утверждение, что сосны или колибри являются «всего лишь механизмами выживания» для своих генов, если бы мы не понимали, что отношения между нами и нашими генами ничем не отличаются от их отношений с их генами. В следующий главе я намерен утолить эту печаль, показав, что на деле все иначе! Наши отношения с нашими генами существенным образом отличаются от отношений, возникающих у любого иного вида, поскольку Мы – это не просто мы как вид. Это позволит нам совершить решительный шаг и избавиться от беспокойства, связанного со все еще интригующей нерешенной концептуальной проблемой единиц отбора. Но прежде чем я приступлю к разгадыванию этой загадки, следует убедиться, что мы вполне понимаем, в чем состоит связанная с ней угроза, – а также прояснить несколько распространенных ошибочных представлений.

Возможно, самой большой ошибкой критиков геноцентризма является часто звучащее заявление, будто у генов попросту не может быть интересов 573. Если воспринять это возражение серьезно, то оно может вынудить нас отбросить множество драгоценных и проницательных догадок, – однако говорить так значит просто ошибаться. Даже если гены не могут действовать в своих интересах подобно тому, как мы можем действовать в наших, они вполне могут иметь их самым непротиворечивым и очевидным образом. Если интересы могут быть у общества или «Дженерал моторс», то они могут быть и у генов. Можно делать что-то ради себя, или ради детей, или ради искусства, демократии… арахисового масла. Мне сложно представить, почему кто-нибудь может захотеть сделать благополучие и дальнейшее процветание арахисового масла высшей целью, но его можно вознести на пьедестал с той же легкостью, что и искусство или детей. Человек может даже решить – хотя выбор это будет странный, – что больше всего желает защитить и приумножить собственные гены – пусть даже ценою своей жизни. Ни один разумный человек такого решения не примет. Как пишет Джордж Вильямс: «У личной озабоченности интересами (долгосрочным увеличением среднестатистической распространенности) генов, полученных в лотерее мейоза и оплодотворения, нет никаких вразумительных оснований» 574.

Но это не означает, что не существует сил , действующих ради – или в интересах – генов. На самом деле до недавнего времени гены были основными выгодополучателями всех процессов отбора на планете. Я имею в виду, что процессов, у которых был бы иной основной выгодоприобретатель, попросту не было. Бывали случайности и катастрофы (удары молний и цунами), но никаких постоянных процессов, действующих во имя чего-либо кроме генов.

Чьим интересам наиболее непосредственным образом отвечают решения, принимаемые в ходе естественного отбора? Бесспорно, возможны конфликты между генами и телами (между генами и фенотипическими экспрессиями генотипов, частью которых они являются). Более того, никто не сомневается, что притязания тела на звание основного выгодоприобретателя становятся необоснованными, как только оно выполняет поставленную перед ним задачу – размножение. Как только лососи поднимутся по течению реки и успешно вымечут икру – для них все кончено. Они буквально разваливаются на части, поскольку не существует никакого эволюционного давления , побуждающего к появлению усовершенствований конструкции, которые помешали бы им разваливаться и подарили спокойную и долгую старость, которой многим из нас удается насладиться. В целом, таким образом, тело – всего лишь инструмент, а значит, в череде тех, кому идут на пользу «решения» естественного отбора, оно занимает лишь второе место.