Анна Сергеева-Клятис - Повседневная жизнь Пушкиногорья

«Мы пошли обедать, запивая рейнвейном швейцарский сыр; рассказывал мне Пушкин, как государь цензирует его книги; он хотел мне показать „Годунова“ с собственноручными его величества поправками. Высокому цензору не понравились шутки старого монаха с харчевницею» [293] Там же. С. 37. . В этом обеденном разговоре, как кажется, интересно внимание Пушкина к поправкам, внесенным в текст его трагедии императором. Он пока относится к этому с легкой иронией, без всякого раздражения. Наоборот, в рассказе Вульфа ощущается чуть ли не желание Пушкина похвастаться собственноручными исправлениями Николая Павловича. Это, конечно, хвастовство не высотой, а скорее оригинальностью своего положения. Действительно, не бывало еще такого, чтобы личным цензором русского поэта вызывался быть царь. Да и отношение Пушкина к Николаю в это время было вполне лояльным. Существует несколько свидетельств о том, что поэт поднимал тосты за императора и говорил о нем как о своем спасителе, даровавшем ему не только жизнь (sic!), но и свободу.

«Играя на биллиарде, сказал Пушкин: „Удивляюсь, как мог Карамзин написать так сухо первые части своей ‘Истории’, говоря об Игоре, Святославе. Это героический период нашей истории. Я непременно напишу историю Петра I, а Александрову — пером Курбского. Непременно должно описывать современные происшествия, чтобы могли на нас ссылаться. Теперь уже можно писать и царствование Николая, и об 14-м декабря“» [294] Там же. С. 38. . Написать Александрову историю пером Курбского Пушкину было не суждено. Во-первых, то забавное обстоятельство, что самодержец всероссийский «цензировал», по выражению Вульфа, его сочинения, не могло способствовать реализации этого замысла. Во-вторых, со временем, посравнив да посмотрев «век нынешний и век минувший», Пушкин пришел к иным выводам и стал относиться к прошедшему царствованию куда более снисходительно.

Известно, что 1 сентября 1827 года Пушкин отправился в Тригорское и застал там А. Н. Вульфа и его сестру Анну Николаевну за составлением письма их общей кузине Анне Петровне Керн. С нею Пушкина связывали уже не только воспоминания лета 1825 года, но и новая встреча в Петербурге, произошедшая совсем недавно. Пушкин не мог не поучаствовать в написании этого шуточного послания. Приведем его полностью, поскольку оно хорошо рисует не только стиль отношений между молодежью в доме П. А. Осиповой, но и бытовые подробности их жизни.

Письмо начинает А. Н. Вульф: «Точно, милый мой друг, я очень давно к тебе не писал; главнейшая причина была та, что я надеялся ежедневно ехать в Петерб., но теперь, когда я вижу, что сия желанная минутка не так скоро приближится, я решился тебе снова написать обо мне. Судьбе угодно, чтобы прежде, нежели я вступил на опасную стезю честолюбия, я бы поклонился праху предков моих, как древние витязи севера, оставляя родину, беседовали на могилах отцов своих, — коих в облаках блуждающие тени — прости, мой ангел, я было хотел себя сравнить с Оссиановыми героями и уже был на пути, — но сестра (Анна Н. Вульф. — А. С.-К. ), которая, стоя перед зеркалом, взбивала кудри, дала мне заметить, как хорошо у ней правая сторона взбита, и тем прервала полет моей фантазии, и

[ рукою Анны Н. Вульф :] Не могу вытерпеть, чтобы не прервать его поэтического рассказа, и чтоб не сказать тебе, что ты обязана сему двум тарелкам орехов, которые он съел для вдохновения et cela par simpathie [ неразб. ] dans la lettre que tu mangeais des pâtés et lui — mange des noisettes et des pomraes etc. etc. [295] «…кои для меня столь же вкусны, как для тебя пироги яблочные» ( фр. ).

[ Рукою Ал. H. Вульфа :] Ты видишь, что сестра не дает

[ Рукою Пушкина :] Анна Петровна, я вам жалуюсь на Анну Николавну — она меня не цаловала в глаза, как вы изволили приказывать. Adieu, belle dame.

Весь ваш

Яблочный Пирог.

[ Рукою Ал. Н. Вульфа :] равно как и А. П<���ушкин> мне сказать тебе, без дальних околичностей, что я на сих днях еду в Тверь, а после, когда бог поможет, и к Вам, в Питер. Вот тебе покуда несколько слов. Приехав в колыбель моей любви, я напишу тебе более. Здравствуй!

1 Сент. 827. Тригорск.

Распечатав пакет, ты найдешь на нем вид Тригорского, написанный А. С. П<���ушкиным>. Сохрани для потомства это доказательство обширности гения знаменитого поэта, обнимающего всё изящное» [296] Вульф Ал. Н., Вульф А. Н., Пушкин А. С. Коллективное письмо А. П. Керн, 1 сентября 1827 // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. М., 1996 (1937). Т. 13. С. 342–343. .

Среди разнообразной шутливой болтовни, которой наполнено это послание, отметим язвительную остроту Анны Николаевны о яблочных пирогах. Смысл ее легко расшифровать, посмотрев на шуточную подпись Пушкина. Ревнуя Пушкина к кузине, Анна Николаевна не упускает случая кольнуть ее.

Вид Тригорского, сделанный рукой Пушкина и призванный свидетельствовать о разносторонности его таланта, к сожалению, не дожил до нашего времени.

На обратном пути из Михайловского в Петербург 14 октября 1827 года на станции Залазы, около Боровичей, Пушкин случайно встретился с партией арестантов, в их числе был его лицейский товарищ В. К. Кюхельбекер. Его перевозили из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую. На следующий день Пушкин записал: «Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели… Увидев меня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством — я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга, — но куда же?» [297] Пушкин А. С. Дневники. От 15 октября 1827 г. // Пушкин А. С. ПСС. Т. 8. С. 18. Через три года после этой встречи В. К. Кюхельбекер писал Пушкину из Динабургской крепости: «Помнишь ли наше свидание в роде чрезвычайно романтическом: мою бороду? Фризовую шинель? Медвежью шапку? Как ты через семь с половиною лет мог узнать меня в таком костюме? вот чего не постигаю!» [298] Кюхельбекер В. К. Письмо А. С. Пушкину, 20 октября 1830 // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. М., 1996 (1937–1959). Т. 14. С. 116. Отчасти, вероятно, эта тяжелая встреча отразилась в последних строках стихотворения на очередную лицейскую годовщину: 17 октября Пушкин приехал в столицу, а 19-го отмечался лицейский праздник. Приветствие друзьям в 1827 году звучало так: