Джон Лоусон - Теория и практика создания пьесы и киносценария

Эдипа никак нельзя назвать пассивной жертвой. В начале пьесы он сталкивается с трудностью, которую пытается вполне сознательно преодолеть. В результате его воля сталкивается с волей Креона. Затем Иокаста осознает, куда ведут поиски Эдипа; она переживает тяжелый внутренний конфликт; она пытается предостеречь Эдипа, но он не хочет отказаться от осуществления своей воли; что бы ни случилось, он должен узнать свое происхождение. Когда Эдипу открывается невыносимая истина, он совершает вполне сознательное действие — он ослепляет себя; и в последней сцене с дочерьми Антигоной и Исменой он по-прежнему поглощен теми событиями, которые сокрушили его; он думает о будущем, о том, как отразятся его деяния на его детях, о степени собственной ответственности.

Я уже указывал, что в «Привидениях» Ибсен с наибольшей глубиной исследует проблему личной и социальной ответственности. Жизнь фру Альвинг — это долгая сознательная борьба с окружающей средой. Освальд тоже не принимает покорно свою судьбу; он противопоставляет ей всю силу своей воли. В конце пьесы фру Альвинг должна принять страшное решение, требующее от нее предельного напряжения воли: она должна решить — убить или нет собственного сына, потерявшего рассудок.

Что представляли бы собой «Привидения», если бы эта пьеса была (как предположительно предлагает это сделать Арчер) лишена столкновения сознательной воли различных людей? Очень трудно представить себе эту пьесу сделанной в таком плане — единственными событиями, которые сохранились бы более или менее без изменений, оказались бы пожар сиротского приюта и безумие Освальда. Но никакого действия, подводящего к этим событиям, не было бы. И даже слова Освальда «дай мне солнце» пришлось бы опустить, поскольку в них выражена разумная воля. Более того, без предварительного проявления разумной воли никогда бы не был построен и сиротский приют.

Отрицая обязательность конфликта в драме, Арчер не согласен и с теорией Метерлинка, которая отвергает действие и ищет драматизм в человеке, «с преклоненной головой предстающем перед своей душой и судьбой». Арчер прекрасно знает, что театр должен избирать такие положения, которые оказывают влияние на жизнь и чувства людей. Поскольку он относится неодобрительно к идее конфликта воли, он высказывает предположение, что слово «кризис» отражает более точно и полно сущность драматического изображения. «Драму, — говорит он, — можно назвать искусством кризисов, так же, как художественная литература является искусством постепенного развития событий». Хотя вышеупомянутое определение нельзя считать исчерпывающим, однако несомненно, что идея кризиса — существенное добавление к нашей концепции драматического конфликта. Можно без труда вообразить конфликт, который не разрешается кризисом; в нашей повседневной жизни мы постоянно участвуем в таких конфликтах. Но борьба, которая не завершается кризисом, не драматична. И все же мы не можем согласиться с Арчером, что «суть драмы есть кризис». Землетрясение — это тоже кризис, но драматический смысл его заключается в поступках и реакции людей. Если бы «Привидения» включали только безумие Освальда и гибель приюта, в пьесе было бы два кризиса, но в ней отсутствовали бы проявление разумной воли и весь процесс подготовки. Когда назревает кризис, люди, участвующие в событиях, не просто стоят в стороне, пассивно ожидая развязки. Они стремятся повернуть течение событий в свою пользу, отвести те опасности, которые они в какой-то степени предвидят. Деятельность разумной воли, стремящейся найти решение, и порождает те условия, которые ускоряют кризис.

Генри Артур Джонс, анализируя взгляды Брюнетьера и Арчера, пытается объединить их, определяя пьесу как «последовательность напряжений и кризисов, или последовательность конфликтов надвигающихся и конфликтов разрешающихся, в нарастающих и ускоряющихся кульминациях на протяжении осуществления определенного замысла».

Это очень содержательное определение. Но это определение драматического построения, а не драматического принципа. Такое определение многое сообщает нам о построении пьесы; особенно полезно упоминание о «нарастающих и ускоряющихся кульминациях». Но в нем не упоминается о разумной воле, и поэтому оно весьма слабо освещает психологический фактор, который придает кульминациям их социальный и эмоциональный смысл. Драматические положения определяются характером проявления воли, степенью ее проявления и тем, как она действует; кризис — иначе говоря, драматический взрыв — происходит вследствие разрыва между целью и результатом, то есть вследствие нарушения равновесия между силой воли и силой социальной необходимости. Кризис наступает, когда равновесие сил достигает максимального напряжения и нарушается, что приводит к перегруппировке сил, к новой системе взаимоотношений.

Воля, которая порождает драму, стремится к определенной цели. Но для того, чтобы воля могла оказывать воздействие на окружающую действительность, цель, которую она избирает, должна быть достаточно реалистичной. Эта цель и возможности ее осуществления должны быть понятны нам, зрителям. Осознание реального мира, соответствующее нашим представлениям, должно определять характер проявляемой воли. Это переменный фактор, который можно точно установить путем анализа социальных взглядов зрителя.

Но нас интересует не только разумность, но и сила воли. Проявление воли должно быть достаточно энергичным, чтобы поддержать развитие конфликта и довести его до развязки. Конфликт, которыми не достигает кризиса, — это конфликт слабых воль. В греческой трагедии и в трагедии елизаветинского периода напряжение достигает максимума в сцене смерти героя: он "гибнет под ударами враждебных сил или кончает самоубийством, признавая свое поражение.

Брюнетьер приходит к выводу, что единственным критерием драматических достоинств пьесы является сила воли. «Одна пьеса оказывается лучше другой в зависимости от большей или меньшей степени проявления воли, в зависимости от того, насколько роль необходимости превышает роль случайности». С этой механистической формулировкой нельзя согласиться. Во-первых, невозможно точно определить степень проявления воли. Вo-вторых, борьба носит относительный, а не абсолютный характер. Необходимость есть лишь совокупность окружающей среды и, как мы отмечали, является переменной величиной, зависящей от социальных представлений. Это — вопрос не только количества, но и качества. Наше представление о качестве воли и качестве сил, которым она противостоит, определяет нашу оценку глубины и размаха конфликта. Шедевр драматического искусства создается не изображением столкновения самой гигантской воли с самой абсолютной необходимостью. Отчаянная борьба слабой воли, пытающейся приспособиться к враждебной среде, может быть глубоко драматичной.