Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

В силу этого педагогическая литература утверждала, что в первую очередь наставник должен заботиться о «сердце» своего ученика. Андре Лефевр в своей статье «Гувернер молодого человека», написанной для Энциклопедии , утверждал, что роль наставника – «не просветить своего ученика в словесности или науках, но сформировать его сердце, воспитав в нем нравственные качества». Чтобы повлиять на внутренний мир ученика, гувернер должен был завоевать его любовь и уважение. По мнению Лефевра, целью было «оставить в его сердце долговременные впечатления». Обращаясь к воспитателям, он писал: «Вы не сможете добиться этого, если не будете располагать его доверием и дружбой. […] Подумайте о том, как сделать так, чтобы вас любили» [458]. Наставник должен обращаться с ребенком с любовью и нежностью и быть готовым узнать и принять предпочтения и вкусы ребенка, по крайней мере «разумные», даже если они противоречат его собственным [459].

Ни один педагогический трактат XVIII века не ставил принцип «наставник – друг» более высоко, чем Эмиль Руссо. С точки зрения Руссо, способность к симпатии отнюдь не является врожденной, и для ее развития необходимо общение с любимым и верным человеком [460]. Дети учатся отличать хорошее от плохого путем сопереживания, наблюдая за тем, как последствия их действий отражаются на других. Такой способ обучения мог обеспечить лишь наставник-друг. Эмиль смотрит на своего гувернера как на друга, показывающего ему, как достичь своих целей и удовлетворить свои нужды [461]. Диалог, а не лекция становится главным методом обучения. Некоторые авторы даже вставляли образцы диалогов в свои трактаты. Так, Эмиль Руссо содержит как положительные, так и отрицательные примеры подобных разговоров: идеальный диалог должен был следовать методу Сократа, когда учитель мягко ведет ученика к истине [462]. Другие педагоги-теоретики пошли еще дальше: к примеру, госпожа д’Эпине выстроила весь свой трактат как набор диалогов [463].

Дружба, с точки зрения Руссо, была также средством против раболепия. Несмотря на громадную важность образования во Франции XVIII века, гувернера ценили немногим больше, чем наемную прислугу. Большинство трактатов, посвященных образованию, рекомендовали родителям тщательно выбирать наставника для своего ребенка. На эту роль подходил человек хорошего воспитания, порядочный, который мог бы пользоваться большим уважением в доме и получать щедрую плату за свои услуги [464]. В глазах Руссо последнее решение не было правильным. Он указывал, что любой человек, получающий жалованье, вне зависимости от того, сколь оно велико, по большому счету останется «лакеем», слугой, который не сможет научить своего воспитанника ничему, кроме раболепия. Родители – и в особенности отец – должны искать не «наемника», но человека, который смог бы стать «вторым отцом». С такой задачей справится только «друг»: «Ну так создай себе друга» [465].

Руссо в полной мере понимал, какую сложновыполнимую образовательную программу он создает. В обществе, склонном к раболепию, непросто было возродить идеальные образовательные практики, подобные тем, что процветали в классической Греции. Чтобы вырастить настоящего человека, требовался человек небывалых качеств («plus qu’homme») [466].

Принцип, который отстаивал Руссо и согласно которому гувернер должен быть другом воспитанника, был осуществлен на практике Александром Строгановым и Жильбером Роммом при воспитании Павла Строганова. За годы общения с Роммом и Павлом Александр Строганов и сам научился использовать сентиментальный язык для выражения своей привязанности к ним. Выбор Ромма в «друзья» отцу и сыну был осуществлен совершенно сознательно, о чем свидетельствует их переписка. Письма, которыми обменивались трое в первые пять-шесть лет службы Ромма, изобиловали сентиментальными выражениями чувствительной привязанности и утонченной восприимчивости. Сентиментальный язык был призван и объяснить то, что переживал Павел Строганов, и создать для него новые ощущения и переживания.

Когда в середине 1770‐х годов Александр Строганов встретился с Роммом в Париже, он уже был знаком с идеей гувернера как друга. Во времена его собственной юности его отец Сергей Григорьевич Строганов нашел ему франкоговорящего наставника Жана Антуана, который в 1751 году вместе с Александром отправился в Grand Tour по Европе. Оба Строгановы, отец и сын, рассматривали это путешествие в традиции Приключений Телемака, сына Улисса Фенелона. Александр Строганов упоминает об этой ассоциации в 1753 году, находясь в Женеве, в своем сочинении Письмо другу о способе путешествовать с пользой , в котором он уподобляет себя новому Телемаку, странствующему под руководством Ментора. Молодому человеку был необходим «надежный руководитель, верный друг, подобно тому, как у Телемака был Ментор», чтобы защищать его от «препятствий, о которые мог бы споткнуться безрассудный и неопытный юноша». Впрочем, как объяснял Строганов, ссылаясь на Сенеку, ментор должен был быть еще и другом: «Нет ничего более сладостного для души, чем нежная и верная дружба. Не правда ли, величайшее счастье – найти друзей, которым можно доверить все свои тайны, беседа с которыми унимает вашу тревогу, чья веселость рассеивает вашу грусть, чье благоразумие внушает вам добрые советы и один вид которых уже вас радует?» [467]Сергей Строганов получил это послание от сына в 1753 году и заказал роспись для потолка одного из главных залов своего петербургского дворца. На росписи были изображены учитель и ученик, возможно Ментор и Телемак, вместе отправлявшиеся в путь [468].

Вместе с тем примечательно, что чувства, изложенные в Письме другу о способе путешествовать с пользой Александра, никак не проявлялись в его повседневной переписке. Легко предположить, что эти письма о путешествиях, адресованные отцу, писались и для окружения семьи – для тех гостей, которые любовались росписью в большом зале, – и задачей писем было показать, что Александр станет достойным наследником своего отца. В своих письмах к сыну Сергей всегда называл его «друг мой» и выражал заботу об Александре и Жане Антуане, но сентиментального языка нежности, чувств и сердца не было и в помине. Александр никогда не называл отца другом. Он всегда обращался к нему «милостивый государь и отец мой», корректно, почтительно и с сыновним послушанием, в соответствии с правилами, которые были приняты до прихода эпохи сентиментализма [469]. Таким образом, хотя для Александра Строганова идея о том, что гувернер должен быть другом, и не была совсем новой, сентиментальный язык оставался для него чужим, пока он не начал общаться с Роммом.