Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

Видно, что Александр Строганов пользуется теми же сентиментальными терминами, которые использует Ромм, и, заботясь о сыне, воспроизводит их в своих письмах.

Ромм читал в присутствии Павла письма графа, адресованные ему одному, и позволял мальчику видеть свою реакцию на них. Он так описал один подобный опыт: «Я прочел ваше письмо в присутствии Попо; он заметил то впечатление, которое оно на меня произвело, нежно обнял меня и захотел прочитать это письмо сам» [484]. Подобные знаки чувствительности были целью педагогической программы Ромма и убеждали его в будущем успехе ученика, о чем он писал в 1784 году: «Да, дорогой граф, у вас будет достойный вас сын, в чем я клянусь зарождающейся в нем чувствительностью» [485]. Как мы увидим в следующей части статьи, отсутствие эмпатии и ответа на дружеские чувства вызывало у Ромма тревогу: для него это означало, что он потерпел неудачу как педагог, а Павел ничего в жизни не добьется.

Искренность Ромма подтверждает тот факт, что в 1785 году его дружеские излияния по отношению к графу пошли на спад. Понемногу исчезли слова о «прямоте» (droiture) графа, его «благородстве чувств» и «любви к добру», а также проявления заботы и сопереживания. В 1786 году Ромм признавался графу, что «обязан» ему чувствами откровенности и свободы как отцу Павла. Тем самым он подразумевал, что сам по себе Александр не мог вызвать у него таких чувств [486]. О причинах подобного охлаждения можно только догадываться, поскольку Ромм никогда не упоминал о конфликтах с графом или каких-либо недостатках его характера в своих письмах – по крайней мере в тех, что дошли до нас.

Исследователи, начиная с Марка де Виссака, считали, что Ромм был несчастлив по причине домашних неурядиц [487]. Трудности возникали из‐за плохих отношений наставника с Екатериной Строгановой. В сердитой записке он указал на неуважительное отношение, которое он встретил со стороны ее окружения: «Тот факт, что в этой стране гувернеры окружены недоверием и чем-то вроде бесчестия, слишком тревожит мою чувствительность, поэтому я буду стараться как можно меньше беспокоить моим присутствием тех лиц из вашего общества, которым было бы неприятно дышать одним воздухом с учителем (outchitel) » [488]. По мнению Галанте-Гарроне, Ромм был несчастлив в Петербурге и из‐за сложной любовной связи с Антуанеттой Доде, фрейлиной графини. Доде и сама не была счастлива. Ее отношения с графом, очевидно, были хорошими [489], но к своей покровительнице она, по всей видимости, относилась с презрением. Доде винила Екатерину Строганову в распущенности, хотя жизнь Александра Строганова ей тоже не казалась образцом приличия [490]. Хотя все эти источники напряжения были очевидны уже в 1780 году, разрыв между Роммом и Александром Строгановым состоялся тем не менее не сразу. Остается неясным, почему он произошел примерно через пять лет.

Охлаждение Ромма к Александру Строганову совпало с его решением покинуть Россию. В качестве предлога для отъезда Ромм говорил о продолжении образования за границей, Grand Tour, и это позволяло ему взять Павла с собой [491]. В XVIII веке Grand Tour был кульминацией в образовании каждого молодого человека из знатной семьи. Обычно он начинался, когда ребенку исполнялось 16 лет [492]. Ромм, однако, начал просить об отъезде в 1785 году, когда Павлу было всего 13. Примечательно, что в своих письмах к Строганову Ромм, говоря об отъезде, часто упоминал о дружеских чувствах к Павлу и к Головкину, но не к своему адресату: «Я проникся дружескими чувствами к Павлу, я считал заботу о нем своим долгом перед покойным графом Головкиным […] но если мой успех невозможен, не означает ли это, что я буду действовать против собственной совести, против дружбы, побуждающей меня заботиться о благе ребенка […] если я буду придерживаться решения, которое может быть пагубным и вредным для Попо?» [493]

Ромм преуспел в создании с Александром и Павлом Строгановыми отношений, построенных на дружеских излияниях. В основе отношений лежало чувство привязанности, причем Ромм мог забрать его обратно. Главной же функцией чувствительных высказываний была воспитательная: Павла учили на языке сентиментализма воспринимать собственное будущее и себя как взрослого человека.

Применение западных педагогических теорий к воспитанию Павла должно было обеспечить будущее семьи Строгановых. Ромм пообещал сделать Павла человеком, достойным «нежности» (tendresse) родителей и «уважения» всех «честных людей» (honnêtes gens) [494]. Для Ромма неотъемлемой частью этого проекта была дружба. Личное и интимное было неразрывно связано с общественным и гражданским, а интенсивность дружеских чувств к конкретному человеку пробуждала внимательность к согражданам. Наградой должна была стать высокая общественная и политическая роль. Как объяснил Ромм в 1787 году в письме троюродному брату Павла Григорию Строганову, приглашая последнего присоединиться к ним и подружиться с его воспитанником, этот «союз оживит чувства, связывающие вас с вашими родителями, с вашей родиной, и даст вам почувствовать, что вы удалились от них лишь для того, чтобы однажды вновь оказаться среди них и предстать перед вышестоящими особами, будучи в полной мере достойным любви первых и внимания вторых» [495]. Поощряя дружбу Павла Строганова с другими молодыми людьми, Ромм считал свои собственные отношения с мальчиком главным источником нравственного роста, целью которого было сделать Павла достойным сыном и гражданином.

Педагогические трактаты, лежавшие в основе принятой Роммом программы обучения Павла, подчеркивали добровольный характер учебы и ключевую роль опыта. Вслед за Локком педагоги-теоретики указывали, что дети должны учиться добровольно и активно. Учеников не следует принуждать к посещению уроков, наоборот, они должны предвкушать удовольствие от чтения и учебы. Механическое запоминание было изгнано, уступив место опыту и самостоятельному приложению разума, которые теперь считались единственно надежным источником понимания, особенно когда речь шла о нравственных правилах [496]. Все большее внимание уделялось самостоятельному мышлению, и каждая ситуация становилась потенциальным источником знаний. Одним из главных сторонников этого подхода был Шарль Бонне, знаменитый психолог и педагог XVIII века, труды которого Ромм тщательно изучил [497]. Бонне считал, что уроки должны стать практически незаметными для ученика: «Я бы учил ребенка тому, что он должен усвоить, так, чтобы не казалось, что я его учу. […] Обеденный стол, игра, прогулка станут той школой, где он получит свое образование» [498]. Чем больше чувства ученика насыщались различными впечатлениями, тем восприимчивее он становился [499]. Другой педагог, сильно повлиявший на Ромма, а именно Руссо, довел эти принципы до их логического предела: ученик должен был стать учителем самому себе. Гувернер обеспечивал благоприятные для учебы обстоятельства, но затем должен был сделать вид, что он сам ничего не знает, ставя себя на один уровень с мальчиком [500]. Несмотря на всю их необычность, эти методы нашли множество защитников. К примеру, в вышедшем в 1775 году Трактате об образовании , пользовавшемся широкой популярностью, Гийом Гривель тоже настаивал, что учитель должен встать «на уровень ученика» и подталкивать его к дальнейшему познанию, находясь как бы в стороне [501].