Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

В этих планах «легкие» предметы противопоставлены «основательным», что напоминает оппозицию культуры буржуа придворной культуре в Германии в ту эпоху: первая представляется как глубокая, откровенная, прямолинейная, вторая легкомысленна, поверхностна, лицемерна [631]. В то же время, как отмечает Александр Чудинов, программа Ромма также соответствует рекомендациям Руссо, который видел в чтении классиков источник нравственного воспитания, а геометрию считал необходимой наукой [632]. Естественная история полезна, согласно Ромму, не только тем, что в своем практическом варианте – наблюдении за природой во время путешествий – она позволяет закалить тело и сделать ребенка более выносливым, но и потому, что, в отличие от светского общества, развращающего душу молодого человека, она «оставляет душу в незапятнанной чистоте» [633]. Для ребенка, считал Руссо, полезны отношения с природой, но не с человеком, ведь человек по своей натуре есть существо несоциальное [634].

Санчес делает в своем плане особый акцент на необходимости получения «полезного» образования. Предметы, которые будет изучать молодой дворянин, должны соответствовать роду занятий, который ждет его в будущем, таким образом Санчес выступает за четкую ориентацию на потребности службы, что, по его мнению, не делается в воспитании детей высшего дворянства в России. Он предлагает большой список точных дисциплин, которые должен изучать будущий военный, что показывает желание сделать из дворянина специалиста в соответствующей профессии. Но он также ратует за практическое образование, которое противопоставляется отвлеченному изучению дисциплин российским дворянством: после «часа или двух» утром в кабинете с инженером молодой человек должен провести вторую половину дня в практических упражнениях. В сопровождении инженера он должен обследовать какую-нибудь крепость в Петербурге или другом городе, где ему покажут в деталях военные укрепления; в другой день в инженерной части он будет смотреть модели крепостей, планы военных лагерей и понтонов; он должен присутствовать на стрельбищах и научиться заряжать пушки, бомбы и т. д.; наблюдать, как одевают и как кормят солдат… [635]Также и для будущих судей и дипломатов нужно не только знать мораль, естественное, гражданское и политическое право, но и изучить их, насколько это возможно, наблюдая за судейской практикой, от начала до конца процесса. Делать это нужно в сопровождении человека, который имел опыт службы при суде или посольстве [636]. Интересно, что эти представители буржуазии распространяют требование профессиональной подготовки дворянства даже на женщин, которым следует готовиться к ведению домашнего хозяйства. Йохель рекомендует обучать девочек разбираться с денежными счетами, в то время как женщины благородного сословия в России, пишет он, скорее предпочтут разориться, чем станут просматривать счета [637].

Это образование, ориентированное на конкретную профессию, противопоставляется образованию придворного, которое может произвести только галантного человека, способного служить при дворе [638]. Такое образование вызывает сарказм у Санчеса: «Бедные отцы, не знающие в чем состоит воспитание, восхищаются обезьяньими кривляниями и реверансами их чада, которые сопровождаются потоками речи, которые ученик понимает так же мало, как и его отец» [639]. Сам образ жизни придворного кажется этим воспитателям абсурдным:

Я не могу видеть, ни помыслить без дрожи, – пишет Санчес, – что молодой русский вельможа будет ложиться спать в полночь или в два часа ночи, вставать в 10 или 11 часов утра, что его волосы будут завивать в течение часа, а иногда и двух, в то время как он будет читать какую-нибудь модную книгу, такие как романы […], что он будет садиться за стол, а выйдя из‐за стола поедет в театр, на бал, в дамские салоны, или поедет играть, либо к дамам, либо еще к профессиональным игрокам, и что он будет возвращаться домой за полночь [640].

«Одна из опасностей, таящихся в пребывании при дворе, – пишет Санчес, – разучиться работать и думать» [641]. Эти взгляды, конечно, опираются на общеевропейскую традицию критического отношения ко двору как месту, где трудно сохранить добродетель и где царствует порок. Похожий образ двора можно найти во многих сочинениях века Просвещения, в том числе и в упомянутой выше книге аббата Бельгарда, которая была известна в России [642]. Эти идеи проникли и в дворянские круги [643]. Успех педагогических идей Руссо в России связан, без сомнения, и с критическим отношением ко двору. Возможно, не случайно в воспитательных планах, составленных самими родителями, можно иногда встретить предложения, которые звучат как ответ на критику, которая раздавалась и со стороны литераторов и журналистов, в том числе дворянских (Сумароков, Фонвизин, позже Шишков, Карамзин и Глинка), и со стороны воспитателей и советчиков аристократов.

Как показывают упомянутые примеры Разумовских и Строгановых, новые идеи и критика традиционных подходов к воспитанию дворянских детей находили понимание в некоторых семьях высшего дворянства. Если в этих семьях экспериментируют с воспитанием, совершают своего рода анти-Гран Тур, пытаются построить дружеские отношения между воспитанником, воспитателем и родителями, то именно потому, что в них открыты новым идеям. Эта открытость объясняется в какой-то степени тем, что эти семьи ориентированы на европеизацию и новые веяния в воспитании для них представляют тем больший интерес, что они стремятся воспитать своих детей как европейских аристократов. Открытость новым идеям имела, однако, свои границы: в отношении набора предметов бывали, как мы видели, разногласия между родителями и гувернерами.

Я приведу два примера, в чем-то полярных. Речь пойдет о семьях кн. Голицыных и кн. Барятинских. В первом случае речь идет о детях княгини Натальи Петровны Голицыной (1744–1837) и кн. Владимира Борисовича Голицына (1731–1798). Нам сравнительно мало известно о князе Голицыне, но мы знаем немало о его супруге, урожденной гр. Чернышевой, дочери известного дипломата, которая провела в юности немало времени за границей вместе со своими родителями. Н. П. Голицына была хорошо принята при версальском дворе и жила в Англии. Речь идет о женщине, имевшей опыт поездок по Европе и знавшей обычаи дворянства некоторых западноевропейских стран. Семья обладала значительным состоянием. Кн. Иван Иванович Барятинский (1772–1825) был наследником другой богатейшей и родовитой русской семьи. Он получил домашнее воспитание, совершил образовательное путешествие, хотя и не очень длинное, если мы сравним его с образовательным путешествием детей Н. П. Голицыной, которые провели за границей в общей сложности около 10 лет. Барятинский отправился за границу со своей матерью в июле 1789 года, когда ему было уже 17 лет, учился в Лейпциге, а позже в Женеве, вероятно в Женевской академии, и некоторое время путешествовал по Италии, по всей видимости до осени 1792 года [644]. Дипломат и агроном, англоман, он женился первым браком на Фрэнсис Мэри Деттон, дочери лорда Шерборна. Барятинский принадлежит к тому же поколению, что и дети Н. П. Голицыной, и получил во многом похожее образование (сначала домашнее, затем учеба в Западной Европе). Андреас Шенле не исключает, что он смог побывать в Париже во время Французской революции. Как и кн. Борис и Дмитрий Голицыны, Барятинский наблюдал за событиями во Франции с живым интересом. Мы увидим, что образовательные идеалы кн. Н. П. Голицыной и кн. И. И. Барятинского во многом расходятся, и эти расхождения можно, вероятно, связать с разницей поколений и сменой эпох, хотя вряд ли здесь можно выстроить четкое соответствие. Кроме того, педагогические взгляды княгини известны нам по переписке с ее детьми и их воспитателями, а последние имели большое влияние на самые разные стороны воспитания детей в этой семье.