Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

Конечно, дворяне могли черпать идеи о воспитании детей из переводных или компилятивных сочинений, посвященных дворянскому воспитанию и поведению дворянина в обществе. Вышедшее в царствование Петра I «Юности честное зерцало» (1717) [542], представлявшее собой компендиум правил поведения для благородного юношества, переиздавалось несколько раз. «Зерцало» составлялось в ближнем окружении Петра, но трудно сказать, насколько это компилятивное сочинение [543]отражало идеи власти на воспитание дворянства. Хотя бόльшая часть «Зерцала» посвящена правилам чисто внешнего поведения в обществе, встречаем и описание важных для придворного человека умений, которые тот должен был получить в процессе воспитания: помимо непременных языков [544], конной езды, умения фехтовать и танцевать, упоминаются «книжная ученость» и красноречие, которые помогают «доброй разговор учинить» [545], – общению, как одному из главных занятий благородного сословия, уже на этом раннем этапе отводится свое место. Едва заметными штрихами подчеркивается важность заграничного образовательного путешествия [546].

Позже начинают появляться переводные сочинения, в которых затрагивается тема воспитания благородных особ. В 1737 году выходит «Истинная политика знатных и благородных особ» (переизд. 1745) [547], в которой есть главы о воспитании [548]. Автор объясняет, «чему надлежит учить молодого знатнаго и благороднаго человека», перечисляет предметы, которым следовало учиться дворянину («нравоучительная наука», или мораль, политика, история, а также арифметика, география и сфера, геометрия, риторика или наука «красиво говорить», философия, логика и метафизика – переводчик не упоминает физику, о которой говорится в оригинале, – языки, с которых должно начинаться обучение, а также начатки профессиональных знаний – для военного, судьи и т. д., физические упражнения) [549]. Здесь же находим такие элементы воспитательной программы, о которых в законодательных текстах не было ни слова, как искусство быть приятным в обществе [550]и «уметь склонять к себе сердца» [551]. Характерно, что телесные упражнения рекомендуются не только из‐за заботы о здоровье как таковом, а еще потому, что статность, свобода действий бросаются в глаза в обществе и дают дворянину «не малое преимущество в свете» [552]. Читатель мог найти советы о том, как себя «содержать честно», и несколько раз в книге появляется выражение «честный человек» [553] – калька с французского «honnête homme» (т. е. человек вежливый, заботящийся об общем благе) – это понятие будет во второй половине века основополагающим для воспитания дворянина и в России. В книге также обсуждаются такие качества, как честь, добрая слава и дружба [554], которые станут важными составляющими идентичности дворянина в России. Хорошее воспитание и образование следует искать для «божьей славы» – и важность следования христианским принципам не раз подчеркивается в этой книге, как и в ряде других переводных книг этой эпохи – и для «пользы отечества» [555], родителям следует «ничего не жалеть для добраго воспитания своих детей» [556]. Были и другие книги, в которых уделялось внимание вопросам воспитания благородного человека [557], они были известны в России не только в переводах, но и в оригинале, хотя сведений о знакомстве с ними российского дворянства у нас очень мало [558].

В России больше других реформаторов педагогики в кругу высшего дворянства были известны Джон Локк и Жан-Жак Руссо [559]. Основное педагогическое сочинение Локка несколько раз было напечатано по-русски в XVIII веке [560], но читалось, возможно, и по-французски. Ссылки (прямые или нет) на идеи Локка встречаем в сочинениях, написанных Екатериной II или при ее участии [561], в предписаниях заведующего учебной частью в Кадетском корпусе Никола-Габриэля Клерка [562], в «воспитательных планах», адресованных русским дворянам [563], в переписке гувернеров, работавших в видных семьях знати… [564]Как известно, «Эмиль» был запрещен во Франции после публикации в 1762 году. Екатерина II также наложила запрет на этот роман. Несмотря на монаршее неодобрение идей Руссо, ряд лиц даже в ближайшем окружении Екатерины интересуются произведениями писателя [565]и мечтают познакомиться с ним, некоторые находились с ним в переписке [566]. Стремление встретиться с Руссо можно считать данью моде, но среди русских есть и знатоки педагогических идей женевца. Гр. Александр Головкин хорошо знал писателя и взял его идеи на вооружение для воспитания своей дочери [567].

Многие педагогические идеи века Просвещения доходили до российской знати и через воспитательные планы и другие подобные сочинения, которые русские аристократы нередко заказывали как русским дипломатам за границей или другим иностранцам – считалось, что те хорошо знали, как в странах Европы воспитывали аристократов, – так и гувернерам, которых подыскивали для этой работы. Хотя отдельные сочинения такого рода мы находим очень рано, они получили распространение в России во второй половине века. Создается впечатление, что постепенно оформлявшиеся у русской знати представления о требованиях дворянского воспитания [568]приводили к заказам таких планов, тем более что, несмотря на схожесть многих элементов таких сочинений, считалось, что план должен быть составлен под конкретного молодого дворянина. Действительно, по наблюдениям В. Береловича [569], жанр «воспитательного плана» был весьма популярен среди высшего российского дворянства, выражение «plan d’éducation» часто встречается в переписке русских дворян того времени. Конечно, подобные планы были доступны тем, кто обладал широкими связями и статусом, позволявшими обращаться к европейским дипломатам и ученым, а также средствами для осуществления дорогостоящего воспитательного проекта – нередко такие планы составлялись в преддверии заграничного путешествия отпрыска знатной семьи.

Однако в таких воспитательных планах, как и в переписке гувернеров, мы с некоторым удивлением можем обнаружить критические замечания о практиках воспитания дворянина в России. Что именно критикуют авторы таких планов и почему?

Я ограничусь рассмотрением основных направлений критики, не претендуя, конечно, на полноту охвата подобного рода сочинений. Но прежде чем обратиться к воспитательным планам, скажу несколько слов об их авторах.

Хотя поиск воспитателей для русской аристократии производился очень тщательно, как показал, например, В. Берелович [570], нередко можно наблюдать несоответствие между воспитательными взглядами родителей или их окружения и мировоззрением воспитателя. Конечно, можно указать на социальное происхождение воспитателей. Они очень редко сами были дворянами (такие случаи встречаются в период Французской революции), а в большинстве своем происходили из слоев, которые мы с долей условности можем назвать буржуазными. Авторы воспитательных планов, которые я анализирую в этой статье, принадлежали в основном к семьям третьего сословия, обладавшим определенным социальным статусом и высоким уровнем образования. Жильбер Ромм (Romme) родился в семье прокурора суда в Риоме [571], имел научные интересы, занимался преподаванием. Пьер-Иньяс Жонес-Спонвиль (Jaunez-Sponville) по прозвищу Жам (James) был сыном архитектора, занимавшего видную должность на службе короля (entrepreneur des bâtiments du roi) в Меце, а сам занимал судейскую должность адвоката в парламенте [572]. Ниже происхождением был Жак Демишель (Démichel), сын производителя и продавца лимонада и сладостей в Риоме [573], получивший, однако, неплохое образование. Другой профиль у Антониу Нунеса Рибейро Санчеса (Sanches): его отец, крещеный португальский еврей, был зажиточным торговцем, один дядя был доктором, другой – юристом. Однако его учеба (Коимбра, Саламанка, Лондон, Монпелье, Лейден), его многочисленные связи в ученом мире, включая тесное общение с Дидро и людьми его круга начиная с 1760‐х годов, позволяют отнести его к членам «Республики ученых» [574]. Санчеса отличает от остальных авторов также хорошее знание России, где он провел много лет в качестве врача, в том числе при дворе, хотя это было в 1730–1740‐х годах [575]. На это социальное происхождение и профессиональные интересы налагались религиозные убеждения и культура. Ромм не был агностиком, как, вероятно, и Демишель, но религия в целом мало присутствует в их педагогических писаниях и переписке. В то же время оба были из янсенистской среды, которую характеризуют аскетизм и недоверие к светским развлечениям [576]. Санчес был одно время иудеем, затем перешел в католицизм, но рассматривал религию скорее как способ борьбы с суевериями.