Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

В конце 1740‐х и особенно в 1750‐х корпус все чаще привлекает представителей левобережного шляхетства: среди них Яким и Семен Сулимы (Сулимовы), Иван, Семен и Андрей Горленки, Иосиф, Яков, Иван и Петр Кулябки, Михаил, Василий, Николай и Андрей Милорадовичи, Михаил Трощинский, Козьма Полетика, Василий Забережин, Григорий Репешко и др. Как правило, это представители среднего уровня войсковой элиты, дети бунчуковых товарищей и сотников. Сулимовы, однако, сыновья полковника Переяславского полку, и на них в корпусе обращают особое внимание: братья зачислены несмотря на то, что уже достигли «совершенного возраста»; для них велено разработать особую программу – «обучать танцовать, фехтовать, верховой езде и военной екзерциции, а протчим наукам смотря по склонностям и понятию» [773]. В этом же ряду можно упомянуть и сыновей грузинских дворян-эмигрантов, зачастую также служивших на Украине в гусарах (князья Асигмовановы, Шаликовы, Эристовы), а также 13 человек малолетних черногорцев, зачисленных в 1758 году – в качестве родственников тамошнего митрополита Афанасия Петровича [774].

Как кажется, именно благодаря описанным механизмам выбора служебных траекторий в корпусе со временем и кристаллизировалась соответствующая социальная среда – он пополнялся представителями дворянской элиты, тесно связанными родственными и клановыми отношениями. Показателем консолидации в корпусе шляхетской верхушки является все более ярко осознаваемая ею преемственность по отношению к допетровской элите. Из 70 известных нам недорослей, поступающих в корпус в 1762 году, 36 смогли вспомнить чины своих прадедов: среди них десять претендовали на происхождение от стольников, четверо – полковников и еще четверо – от стряпчих и стремянных; еще четыре недоросля называли стольников среди дедов [775]. Возможно, предпринимаемые в корпусе усилия по формированию культурно гомогенного «истинного шляхетства» и имели довольно ограниченный эффект; возможно, действенность используемых в нем механизмов дисциплинирования и была невысокой. Принципиально важным, однако, было сочетание этих усилий с востребованностью корпуса в среде среднего дворянства, с появлением у корпуса своей вполне четко очерченной социальной аудитории и встраиванием его в жизненные стратегии представителей элиты – в этом отношении корпус также резко отличался от более ранних петровских школ. Именно такое сочетание, как представляется, и обеспечило успех корпуса как одной из ключевых институций России середины XVIII века.

Терезианум [777] – первое во владениях Австрийского дома привилегированное учебное заведение, в полной мере отвечавшее требованиям рыцарской академии. Во второй половине XVII – начале XVIII века сословия и религиозные ордены не раз пытались открыть подобные школы [778], но всякий раз терпели фиаско: число учеников было невелико, учебные планы далеки от полноты и совершенства, финансирования не хватало, интерес со стороны двора оставался невысок. На их фоне история Терезианума – долгосрочный успешный проект, пример возможностей и границ попыток подкрепить благородство происхождения чувством превосходства, основанного на разносторонних знаниях.

Автор данной статьи в монографии 2006 года «Заслуги отцов и таланты сыновей: венгерские дворяне в учебных заведениях монархии Габсбургов, 1746–1784» [779]подробно рассмотрела, как во второй половине XVIII века доступ к образованию стал инструментом социальной политики австрийского просвещенного абсолютизма. В книге в хронологической перспективе было реконструировано, как параллельно с институциональной эволюцией Терезианума шла трансляция накопленного там положительного опыта (педагогического, административного, финансового) на другие учебные заведения подобного типа в Австрийской монархии [780]. Наконец, анализ образовательных стратегий у различных слоев дворянства позволил определить накопление и наследование заслуг как дискурсивную практику, служившую целям воспроизводства лояльности в новых поколениях элиты и – в более широком контексте – целям социального дисциплинирования.

Австрийский социолог Гернот Штиммер, изучая элиты Австро-Венгрии и их преемственность с Австрией ХХ века, пришел к выводу, что практика подготовки и найма бюрократии разных уровней отличалась известной двойственностью, сохранявшейся до последних дней существования двуединой монархии. Для низшего и среднего звеньев предполагались посещение университетов, где давались необходимые, но общие знания по праву, экономике, статистике (эту дисциплину можно назвать государствоведением), и последующая «внутриведомственная социализация», включавшая строгий экзамен перед начальством. Для узкой прослойки чиновничьей верхушки, в том числе аристократии, претендовавшей на ключевые посты при дворе, создавались специализированные, элитарные учебные заведения, где молодых людей готовили к карьере чиновника или дипломата. Нахождение там само по себе служило гарантией профессиональной пригодности [781]. Первым подобным проектом как раз и стал венский Терезианум.

В данной статье рассматриваются социальная и культурная роль Терезианума для элит Австрийской монархиивторой половины XVIII столетия, особенности и причины привлекательности предлагавшегося там образовательного идеала и возможные исследовательские стратегии для дальнейшего изучения его истории в условиях, когда важнейшие архивные коллекции погибли в ХХ веке.

Современные историки больше не ставят под сомнение стремление элит раннего Нового времени дать своим детям всестороннее образование [782]. Историк педагогики Хельмут Энгельбрехт полагает, что образцом для подражания им мог служить Австрийский дом, придававший особое значение гармоничному, разностороннему воспитанию наследников престола, эрцгерцогов и эрцгерцогинь [783]. Поэтому речь скорее идет об исследовании особых форм и конкретных целей получения аристократами и дворянами знаний, умений и навыков [784].

Все усложнявшиеся задачи в области управления, финансов, судопроизводства, ведения войны требовали от тех, кто готовил себя к публичной карьере, специализированной подготовки. Во второй половине XVI и XVII веке венский двор не только давал понять элитам, что образование наряду с семейными узами и патронатом превращалось в инструмент сохранения и повышения социального статуса, но и – в пику сословиям – активно продвигал на ключевые должности высококвалифицированных простолюдинов [785]. Перед дворянством встала задача: как передать культуру социальных отличий, которые возносили его на недостижимую для людей низкого происхождения высоту [786]. Образование, не ограничивавшееся пребыванием в коллегиуме и не сводившееся к регулярному посещению университета, становилось таким признаком социальной исключительности.