Лоуренс Харрисон - Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

Символом выдающейся роли евреев в финансах может служить дом Ротшильдов, не только игравший с начала XIX в. ключевую роль в международных финансах — и политике, — но и участвовавший в обширной филантропической деятельности по всему миру, особенно связанной с еврейскими делами. Ротшильдам в значительной степени удалось сохранить свою иудейскую идентичность в условиях того давления, направленного на обращение в христианство, которому другие евреи не могли сопротивляться.

В конце XVIII в. и на протяжении всего XIX в. на евреев оказывалось сильнейшее давление с целью обращения их в христианство — это давало не только респектабельность, но и доступ к общественному признанию, богатству и авторитету. К числу евреев, перешедших в христианство, принадлежал отец Бенджамина Дизраэли, который принял новую веру в 1816 г., когда Бенджамину было 12 лет. Без этого его сын не смог бы стать премьер-министром, так как до 1858 г. евреи не могли быть членами парламента.

Отец Карла Маркса, отец и братья которого были раввинами в германском Трире, перешел в христианство в 1824 г. Генрих Гейне, великий немецкий писатель и поэт, творения которого увековечены в музыке Феликса Мендельсона, Иоганна Брамса, Рихарда Вагнера, Рихарда Штрауса и других композиторов, перешел в лютеранство в 1825 г. в возрасте 27 лет. «Как сказал сам Гейне в порядке самооправдания, его обращение было “входным билетом в европейскую культуру. <...> Как в свое время Генрих IV сказал: ‘“Париж стоит мессы’”, — так и я говорю: ‘“Берлин стоит проповеди’”. На протяжении большей части оставшейся жизни Гейне переживал внутреннюю борьбу из-за несовместимых элементов его немецкой и еврейской идентичностей» [123] http://en.wikipesia.org/wiki/Heinrich_Heine. .

Дедом композитора Мендельсона был великий философ еврейского Просвещения Мозес Мендельсон. Отец Феликса перешел в лютеранство и принял несемитскую фамилию Бартольди, когда тому было семь лет. Любопытно, что сам Феликс избегал употребления этой новой фамилии. Есть свидетельства того, что Мендельсон также переживал внутреннюю борьбу двух идентичностей — например, то, что он выбрал для двух своих ораторий одну тему из Ветхого Завета (Илия) и одну из Нового (Христос). У нацистов с этим не возникло никаких проблем: Мендельсон был идентифицирован как еврей, а его музыка запрещена.

Достигнув восьмидесятилетнего возраста и размышляя над своей жизнью, я вижу ее как типичный пример, иллюстрирующий опыт евреев в Америке — по крайней мере того значительного большинства евреев, предки которых приехали в США из Восточной Европы в последние десятилетия XIX в. и первые десятилетия XX в.

Если до первого класса школы я не очень осознавал свою еврейскую идентичность, то начиная с этого времени я определенно стал ее осознавать. Я посещал Школу Ранкла в Бруклайне, штат Массачусетс, — в городе, известном существенной долей еврейского населения [124] В 2002 г. евреи составляли около 35% населения Бруклайна (http://en/ wikipedia.org/wiki/Brookline,_Massachusetts). По моим ощущениям, в 40-х и 50-х гг. прошлого века этот процент был еще выше. и своими знаменитостями, такими как Майк Уоллес, Барбара Уолтерс, Конан О’Брайен и Майкл Дукакис.

Возвращаясь из школы в первые недели обучения в первом классе, я неоднократно становился мишенью нападок моего одноклассника, ирландца-католика Ричарда О’Хёрна, который кидался в меня желудями и кричал: «Грязный христоубийца!» Вскоре я выяснил, что есть такие части Бруклайна, в частности Бруклайн-Виллидж, куда еврейскому мальчику заходить небезопасно.

Попутно замечу, что сейчас я поражаюсь тому, насколько мало в те время было родительского надзора за нашими занятиями по сравнению с сегодняшним днем. Путь от дома до школы составлял примерно пол мил и, и я в возрасте шести лет проделывал его в одиночку. Когда, будучи уже восьмилетним, я начал работать на небольшой фабрике моего отца в Уолтхэме, я сам доезжал на трамвае до Норт-стейшн, а затем на поезде до Уолтхэма. Когда мне было тринадцать, я полетел из Бостона в Нью-Йорк, а затем добрался на общественном транспорте до Уихокена, штат Нью-Джерси, чтобы забрать важную посылку для моего отца. И конечно, в те дни, уходя из дома и даже уезжая в отпуск, мы обычно оставляли наши двери незапертыми.

В 30—40-х годах XX в. многие гостиницы и курортные отели Новой Англии «были с «ограниченным доступом», т.е. присутствие евреев там не приветствовалось. (В жилом микрорайоне Вест-Чоп в городе, в котором я сейчас живу, — Тисбери на острове Мартас-Виньярд — такой «ограниченный доступ» еще действовал всего лишь каких-то 25 лет назад.) В конце концов моя семья нашла место в Конуэе, штат Нью-Гемпшир, где нашему присутствию были рады, — Президентал Инн. (Конуэй находится недалеко от Президентского хребта Белых гор, самая высокая гора которого — и самая высокая точка Новой Англии — это гора Вашингтон.)

В возрасте десяти лет я начал играть в теннис и через пять лет занял второе место в Новой Англии среди мальчиков в возрасте пятнадцати лет и младше — и восемнадцатое место в США. Это было в 1947 г. Я играл в нескольких турнирах в Лонгвудском крикетном клубе в Бруклайне, в число сооружений которого входили два крытых корта. В то время крытые корты были большой редкостью — теннис не пользовался и толикой той популярности, которая у него есть сегодня. (В противном случае, я уверен, в Новой Англии было бы много мальчиков, которые играли бы лучше меня.) А это означало, что я должен был прекращать играть в октябре и дожидаться апреля, чтобы начать играть снова. Поэтому я подал заявку на членство в Лонгвудском клубе в качестве юниора — и получил отказ из-за того, что был евреем, несмотря на то что мою кандидатуру поддержала гранд-дама тенниса в Новой Англии Хейзл Хочкис Уайтмен, именем которой названы матчи Кубка Уайтмен между женскими теннисными сборными Великобритании и США.

Мне удалось пару раз сыграть на крытых кортах «Кантри Клаб» в Бруклайне, известного как одно из тех полей для гольфа, где периодически проходят Открытый турнир США по гольфу и соревнования на Кубок Райдера. Я пробирался туда после 11 вечера вместе с подсобным рабочим «Кантри Клаб» Томми Тейлором, который особенно хорошо играл в гольф, но, кроме того, играл и в теннис. Мне и в голову не приходило пытаться стать членом клуба, настолько прочной была его репутация бастиона белых англосаксов-протестантов.

Теперь быстро перенесемся в день сегодняшний. И в Лонгвудском крикетном клубе, и в «Кантри Клаб» есть некоторое количество членов, являющихся евреями и даже афроамериканцами. Ограничение доступа к объектам, открытым для публики, давным-давно запрещено законом. И, разумеется, две из числа лучших теннисисток мира, сестры Уильямс, — чернокожие. Как и нынешний президент США.