Клиффорд Гирц - Постфактум. Две страны, четыре десятилетия, один антрополог

Шестидесятые годы я провел в Чикагском университете: я пришел туда еще не сформировавшимся доцентом осенью 1960 года, а ушел оттуда полностью сформировавшимся профессором весной 1970 года – ровно через десять лет. Это место отнюдь не оставалось в стороне от происходящих потрясений. Были свободные дискуссии, марши, забастовки, захват здания администрации, физические нападения на профессоров. За пределами кампуса стреляли в Черных пантер, судили «чикагскую семерку», йиппи пытались поднять в воздух Мерчендайз-март, а съезд Демократической партии сопровождался скандалами. В некоторых местах, например в Университете Беркли, Колумбийском университете, Корнелльском университете, Университете штата Кент, происходили и более шокирующие вещи, а некоторые события – ракетный кризис на Кубе, убийства Кеннеди и Кинга, беспорядки в Уоттсе, отставка Линдона Джонсона – несомненно, имели более продолжительное воздействие. Но вряд ли где-либо еще повсеместность хаоса и его многоликость были настолько очевидны, как в Чикаго. Если весь мир действительно следил за происходящим, то сложно было найти лучшее место для наблюдения.

Все это, конечно же, не могло не затронуть обитателей университета. Они дебатировали, устраивали демонстрации, произносили речи, создавали группы, писали письма в газеты или переезжали в Канаду, и практически все – подписывали петиции. Преподаватели и студенты тратили значительную часть своей энергии на антивоенные протесты, какую-то часть – на движение за гражданские права и немного – на контркультуру. Но все эти виды активности были, по большей части – даже когда они порой нарушали нормальный ход вещей и ломали поддерживаемую благопристойность – внеклассными. Интеллектуальный тон университета, весьма своеобразный и глубоко укоренившийся, – наполовину арнольдовская идеология 165, наполовину бёрковская мораль 166, – в действительности мало изменился. «Шестидесятые» окружали это место и придавали определенный оттенок его атмосфере, но они вторгались в его внутреннюю жизнь лишь спорадически и ненадолго.

Эта внутренняя жизнь была, как я уже сказал, прочно устоявшейся. Как минимум с тех пор, как Роберт Мейнард Хатчинс вдохнул в это место жизнь с помощью уникальной комбинации серьезности и саморекламы в тридцатые и сороковые годы, а может быть и с тех пор, как его первый президент Уильям Рейни Харпер на рубеже столетий привез сюда немецкую идею независимого ученого, университет отличался такой сосредоточенностью и уверенностью в себе, какую сложно было встретить в других академических учреждениях Америки. Хорошо это или плохо, но он был убежденным, целеустремленным, самостоятельным и решительным.

И склонным к авантюрам. Я попал в университет как участник еще одного мультидисциплинарного эксперимента в области социальных наук: Комитета по сравнительному изучению новых государств. Чикагская «система комитетов», позволявшая проводить научные исследования за пределами сложившихся факультетов, особенно тех, которые Хатчинс хотел ограничить, обойти или даже просто позлить, была уже известна, в некоторых кругах – печально. Самыми знаменитыми примерами были Комитет по общественной мысли, созданный – по-видимому, отчасти на собственные средства – историком экономики Джоном Нефом, и программа «Идеи и методы», учрежденная философом Ричардом Маккеоном, но подобные комитеты были по всему университету. Комитет новых государств был задуман двумя чикагскими профессорами, социологом Эдвардом Шилзом (который также периферийно участвовал в деятельности факультета социальных отношений в Гарварде) и политологом Дэвидом Аптером (который учился в Принстоне вместе с одним из самых ярких его продуктов), в 1958–1959 годах, когда они находились в отпуске в Центре перспективных исследований в области поведенческих наук в Пало-Альто – тоже недавно созданном мультидисциплинарном институте. Поскольку я тоже был там в тот год, только что закончив полевую работу на Бали, они предложили мне присоединиться к ним, чтобы помочь претворить их идею в жизнь, что я и сделал после года преподавания в Беркли.

Конечно, Комитет был во многом продуктом своего времени. Но, поскольку его целью было понимание изменений, последовавших за крахом европейского империализма после 1945 года, он был ориентирован вовне, на мир в целом, а не на локальные проблемы. Появление почти пятидесяти новых государств к началу шестидесятых годов, плюс ожидавшееся появление еще пятидесяти – практически все они были в Азии и Африке, практически все были слабыми, нестабильными, бедными и амбициозными, – казалось, открыли совершенно новую область исследований, в которой сравнительный анализ позволил бы установить сходства и различия и, таким образом, стать основанием для взвешенной политики. «Реалистические, сочувственные исследования новых государств» – так описал их первый председатель Комитета Шилз в основополагающей статье 167, передающей дух Комитета настолько точно, что сегодня, когда доброжелательность подозрительна, а уверенность встречается исключительно редко, это кажется непристойным.

Реалистические, сочувственные исследования новых государств могут помочь сделать нашу политику в их отношении более разумной, более чуткой и более полезной. Есть благие ошибки, на которых нужно учиться, и дурные ошибки, которые нужно преодолевать. Мы стремимся поддерживать доброжелательность, при этом развеивая мифы, которые есть у многих благонамеренных людей по поводу новых государств. Дифференцированное описание ситуации в новых государствах и субъективных и средовых детерминант действий могут помочь нам и тем, кто должен вырабатывать политику, лучше представлять себе возможные направления развития, а также препятствия для этого развития. Мы также надеемся, что благодаря большему реализму в сочетании с наглядным представлением диапазона возможностей, открываемых «данностями» жизни в новых государствах, и способностей их правителей мы, по крайней мере в некоторой степени, сможем противодействовать враждебности.

Социальные исследования, которые мы практикуем, заключаются в дисциплинированном расширении опыта. Категории, которые мы используем, – это те же категории, которые мы применяем в исследованиях наших собственных обществ и которые основываются на постулате фундаментального сходства всех людей. Мы надеемся, что их последовательное применение в исследованиях и распространение результатов этих исследований во влиятельных кругах будут способствовать формированию чувства близости, необходимого для конструктивной политики.

Наша задача, однако, не заключается в достижении этих моральных целей с помощью проповедей, наставлений или манипуляций. Мы хотим добиваться этого просвещением. Выбранный нами инструмент просвещения – систематические исследования, проводимые в соответствии с лучшими традициями современной социальной науки.