Клиффорд Гирц - Постфактум. Две страны, четыре десятилетия, один антрополог

Насколько это удалось, пусть оценивают другие; историки, кажется, без ума от страстей давно отшумевших споров. Мне – как и, полагаю, большинству участников после того, как спало возбуждение от ощущения, что ты находишься в центре событий, – показалось, что данное мероприятие было знаменательным, принесло обновление и в чем-то полное преображение, но в то же время странным образом не произвело никаких видимых перемен. В любом случае влияние конференции на меня заключалось в том, что мне еще больше захотелось бросить лекционные аудитории, залы заседаний и сидящих в них людей и отправиться в поле. Во время одного из таких приступов, случившегося в каком-то пабе, я выложил свои тревоги по поводу «куда дальше?» перед одним молодым и не столь сверхсоциализированным британским участником, – увы, не помню, кто это был, – и тот сказал: «Тебе нужно поехать в Марокко: там безопасно, сухо, туда легко добраться, там красиво, есть французские школы, хорошая еда, и это исламская страна». Логическая сила этого аргумента, не имевшего никакого отношения к науке, была настолько ошеломляющей, что сразу же по окончании конференции я, вместо того чтобы вернуться в Чикаго, полетел в Марокко. Я отправился в поездку по стране, несколько недель разговаривал со всевозможными чиновниками, осматривал всевозможные стены, ворота, минареты и переулки и решил на месте, не подведя под это никакого плана и никакого обоснования (Марокко действительно было прекрасным, и оно действительно было исламским), организовать там длительное исследование с участием нескольких человек. Проект «Ява II».

Однако сиквелы обычно отклоняются от намеченного пути и становятся скорее издевательством над оригиналом, чем его воспроизведением, – особенно когда их создают другие люди для других целей. К 1963 году, когда я предпринял свою стремительную поездку по сельской местности Марокко (примерно такую же, как мое отчаянное путешествие по востоку центральной Явы), весь подъем après guerre 174пятидесятых уже испарился, а то, что раньше казалось медленным, но неизбежным сближением теорий и методов, теперь стало выглядеть как столь же медленное, но столь же неизбежное их отдаление друг от друга. Это было по-своему радостно – по крайней мере, для меня, потому что я всегда считал, что понимание социальной жизни означает не продвижение к точке омега («Истине», «Реальности», «Бытию», «Миру»), а неустанное создание и разрушение фактов и идей. Но это означало также, что исследования нельзя было больше планировать так просто: поставить цель, продумать метод, мобилизовать ресурсы. On s’engage, puis on voit 175– нырнуть и посмотреть, что будет, теперь казалось гораздо более уместным подходом.

Объективные обстоятельства – знаменитые «материальные условия антропологического производства» – требовали внесения в яванский формат двух принципиальных изменений. Во-первых, в отсутствие серьезного финансирования и хорошей административной поддержки, которые были в яванском проекте (причем были принудительно навязаны), о комплексной вылазке девяти-десяти человек не могло быть и речи, особенно если я не хотел – а я этого категорически не хотел – становиться штатным администратором проекта, добывать для него средства и планировать исследование, вместо того чтобы снова быть одним из исследователей. Строительство домов для других меня не привлекало. Я хотел что-то запустить, но чтобы дальше оно работало само по себе.

Во-вторых, в тот момент я не был частью мультидисциплинарного факультета, как до этого и впоследствии; мне нужно было привлекать коллег из числа аспирантов-антропологов, которые, как и я десять лет назад, хотели написать диссертацию и искали для этого поле. (Комитет по сравнительному изучению новых государств был междисциплинарным с точки зрения состава участников, которые все по своему основному месту работы и, разумеется, по своим интересам были штатными преподавателями на стандартных факультетах, но в нем не было ни студентов, ни исследовательской программы, ни ресурсов для финансирования полевых экспедиций.) Собрав группу только из антропологов, я бы не так уж далеко отошел от яванского проекта, поскольку из тех, кто изначально в нем участвовал, все, кто добрался до Паре, – за исключением единственного социолога, который на самом деле был замаскированным антропологом, – были антропологами; клинический психолог, социальный психолог, историк и т.д. в разное время и по разным причинам сошли с дистанции. Но это означало, что, если я хочу, чтобы исследование Сефру – места, которое я выбрал (по крайней мере в своем воображении) в качестве аналога Паре, – вышло за рамки устоявшихся антропологических подходов и стало менее узкоспециализированным и более мультидисциплинарным (если не по профессиональной идентичности, то по способу мышления), мне нужно придумать, как это обеспечить.

Учитывая, таким образом, что одновременное десантирование в одно поле нескольких человек было противопоказано как по практическим, так и по интеллектуальным соображениям (оглядываясь назад, я понимаю, что исследование в Паре было – даже после того, как значительная часть нашего исходного аппарата оказалась зарублена вследствие разрыва с Университетом Гаджа Мада, – слишком концентрированным, слишком интенсивным; снижение планки имело свои достоинства), я решил попробовать вахтовый метод. Мы с женой поедем в Сефру где-то на год; затем, тоже где-то на год, приедет аспирант, с которым мы проведем вместе в поле только месяц-два, чтобы ввести в курс дела; затем мы вернемся еще на год примерно за месяц до возвращения аспиранта в Чикаго, и т.д. В целом этот план был осуществлен и сработал достаточно хорошо 176. Мы с женой вместе с тремя аспирантами, которые сменяли друг друга по очереди так, что наше пребывание перемежалось их пребыванием и заключало его в скобки, более или менее «закрыли» Сефру между 1965 и 1971 годами.

Думаю, что в конечном итоге, при всей противоположности академического тона в Гарварде и в Чикаго («социология вот-вот начнется»; «смысл имеет значение») и общего настроения в пятидесятые и шестидесятые годы («век Америки»; «Куда исчезли все молодые парни?» 177), эти два проекта – попытка поставить социальные исследования на рациональные промышленные рельсы и более мозаичное кустарное предприятие – на практике не так уж различались. «Поле» само по себе – по крайней мере, так было в этих двух случаях – мощная дисциплинирующая сила: напористая, требовательная, даже повелевающая. Как и любую подобную силу, ее можно недооценивать или каким-либо образом ей препятствовать, и в обоих случаях были те, кто так и поступал. Но от нее нельзя просто уклониться – иначе придется все бросить, как в обоих случаях некоторые и сделали. Она слишком настойчива.