Елена Полякова - Николай Рерих

Поезд идет дальше — в Читу, Хабаровск, Владивосток. Рерихи высаживаются в Улан-Удэ, что означает — Город-на-Уде.

Хребет Хамар-Дабан тянется в отдалении, голубой цепью, а город раскинулся в котловине со своим базаром, белой церковью Богоматери-Одигитрии на берегу Уды, с добротными бревенчатыми домами, украшенными русской резьбой, в которую вплетается буддийский мотив «колеса жизни», и ланей, стерегущих его.

Записки о русском посольстве в Китай семнадцатого века сообщают о здешних землетрясениях и обилии рыбы:

«Этот острог стоит на высокой горе… здесь проходит граница с землями монголов. Город Удинск считается воротами в Даурию, летом сюда очень часто являются монголы».

Острог давно превратился в город, в столицу Бурятии.

Буряты и русские — разных вер, но это не мешает с давних времен сливаться двум расам, и стойкая примесь бурятской крови есть у многих забайкальцев, говорящих на «о», и русские знают здесь бурятский язык, как буряты — русский.

Останься здесь Рерихи, они нашли бы предметы тибетского искусства, индийскую скульптуру, буддийские иконы, писанные на шелку, книги, печатанные в Лхасе, бережно завернутые в шелковые платки. Приметы нового уже явственны в городе, и в русских селах, и в бурятских аймаках — школы, больницы, клубы и «красные юрты», партячейки, профсоюзы, то же стремление к знаниям, которое охватило всю огромную страну.

Но Рерихи не задерживаются в Улан-Удэ. Здесь их снова ожидает караванная дорога на весь остаток — огромный остаток! — путешествия. Сначала, правда, путь недалек и нетруден. До русской границы на юг, по прямой — около двухсот пятидесяти километров. Дорога уезженная, можно сказать, идеальная. Да и какой же ей быть, если около двухсот лет тянулись этой дорогой чайные караваны и чай отсюда расходится по всей России. Кяхта — перевалочный пункт великого чайного пути из Китая в Россию. В Кяхту, город на монгольской границе, и лежит путь Рерихов.

Декабристский путь — в песчаный Селенгинск были сосланы братья Михаил и Николай Бестужевы, поездки в ближнюю Кяхту были их отрадой ровно сто лет тому назад. Николай Бестужев писал образа для кяхтинской церкви, писал портреты кяхтинских обывателей. Местные жители чтут память декабристов — их вещи, как реликвии, бережно хранятся в семьях старожилов. Из поколения в поколение передаются рассказы о декабристах, об их жизни в ссылке — и это не только в Кяхте, но на всем огромном протяжении мест ссылок декабристов — от северного Туруханска на Енисее до южного Прибайкалья, где люди бережно сметают песок с каменных памятников Бестужевым.

Любители стандартных эпитетов, те, которые Сринагар называли «индийской Венецией», и Кяхту называли — «забайкальский Париж».

Но Кяхта была Кяхтой, хотя обитательницы ее зачастую выписывали шляпки из Парижа, а из Лондона доставлялся туда (через Китай!) в тюках с чаем герценовский «Колокол» и иная запретная литература.

Кяхта — крупнейшая торговая слобода, сюда везут ситцы, пресловутые тульские самовары, волжскую икру; сюда везут шелка, а больше всего чай, который расходится по всей России.

В городе жили многие купцы-миллионеры, знатоки чайного дела. Причем воротилы кяхтинские были людьми широкими и достаточно просвещенными — в особняках собирались прекрасные библиотеки, коллекции китайских, монгольских редкостей (перешедшие затем в кяхтинский музей, они сделали его одним из интереснейших в России), картины.

В финале «Грозы» Островского купец Дикой ссылает своего провинившегося племянника в «Тяхту… к китайцам». Между тем сам город видом не слишком отличался от волжских — каменные особняки богачей, бревенчатые дома остальных жителей, крепкие ворота, лавочки возле них — есть где посидеть вечером, пышные церкви, на украшение которых прихожане не жалели денег. В Воскресенской церкви, стоящей на самой границе, иконостас был хрустальный. Над куполом огромного Троицкого собора водружен гордый глобус — дорога за границу перерезала город, определяла город, уводила в близкие горы Монголии.

Кяхта видела все великие центрально-азиатские экспедиции. Отсюда уходили, сюда возвращались Пржевальский, Козлов, Певцов, Грум-Гржимайло, Потанины. Здесь набирались сил перед долгим путем и отдыхали после долгого пути, украшая заседания отделения Географического общества сообщениями о ландшафтах и городах Центральной Азии. В Кяхте отдыхали декабристы и великие путешественники. На вечный отдых осталась здесь Александра Викторовна Потанина, жена путешественника и ученого, сама путешественница и ученая, которую похоронили на здешнем кладбище, у самой границы.

В Кяхте отдыхала экспедиция Рериха. Собирала караван, запасала продукты, одежду — путь снова лежал в неисследованные земли, в места еще более суровые и более возвышенные, чем те, которые были пройдены. В Кяхте 1926 года миллионеры перевелись, дома их были заняты под учреждения и под школы для русских, бурятских, монгольских ребят. Но Кяхта, как хорошая хозяйка, была гостеприимна к путешественникам, город оставался добротным, хоть былая слава и ушла навсегда.

Кончился Великий чайный путь. Чай шел теперь железной дорогой, а она пролегала в стороне от города. Зарастал травой огромный таможенный двор. Не шли китайские, монгольские караваны в Россию. Не шли русские караваны в Монголию. Только один караван выступил в сентябре 1926 года на трудную дорогу, уводящую в горы. Караван «художественно-археологической экспедиции» Рерихов.

«Идти на Русь», «идти с Руси» — говорили прежде караванщиьш. Рерихи шли с Руси. Лошади мягко ступали по пыльной, торной дороге. Советский пограничник отдал честь уходящим и замер с винтовкой в руках. Монгольский пограничник проверил документы. Они были в порядке. Высокая колокольня Воскресенской церкви обычно встречала путников, возвращавшихся с той стороны. Рерихов колокольня провожала, маячила сзади, на нее оглядывались, пока голубые горы не закрыли ее. О русская земля! Уже ты за холмом!

Из Кяхты в Ургу шли благоприятно — дорога натоптана тысячами караванов, постоялые дворы регулярны, как гостиницы, горы сравнительно с перевалами Каракорума пологи и легки. Урга снова являет азийский лик, скрывшийся в дороге от Зайсана до Кяхты, через Москву.

Самое слово «урга» означает — стоянка, ставка высокого лица, не живущего здесь постоянно, но разбившего походный лагерь.

Лагерь стоял здесь долго, больше трехсот лет. Легенда гласит, что птица, севшая на вершину горы Богдо-Ула, указала, где надо строить город, — клюв ее был обращен на юг, хвост купался в реке Толе. Расцвет был предсказан кочевью — юрты должны были подняться по всем склонам гор, окружавшим долину Толы. В 1926 году в городе начинают строиться современные дома; в городе много русских и много домов русского, сибирского типа, бревенчатых с резными наличниками (Рерихи живут в таком доме). В городе больше всего юрт. Войлочные, белые, они стоят иногда на деревянных помостах — постоянное, удобное жилье, где тепло зимой и прохладно летом, где все приспособлено к привычному быту народа.