Елена Полякова - Николай Рерих

В книге о Рерихе очень много говорится именно о том благотворном действии, которое искусство оказывает на мировую душу, на умиротворение человечества, на всякое осеменение и процветание Добра. Против приписывания таких свойств искусству я не спорю, но я ощущаю внутренний протест, когда оба апостола Рериха начинают видеть в совокупности его общественной деятельности и художественного творчества какое-то могущественное целительное средство против современных грехов и ужасов. Очень замечательное, очень талантливое, подчас очень красивое творит Рерих; иные из его картин овеяны подлинным чувством поэзии, они приближают к нашему сознанию вещи, далеко от нас отстоящие и в пространстве, и во времени, и в мысли, но при всем том им присущ один недостаток, и этот грех я не могу иначе охарактеризовать, нежели словом „импровизация“.

В большинстве случаев это поверхностные схемы, это удачные выдумки, это „подобия откровений и видения“, но это не „органические образования, живущие собственной жизнью“, это не вечные и не великие создания человеческого духа. На произведения Рериха приятно смотреть, ими любуешься, во многие из них вложено чудесное чувство природы (особенно хороши его ранние русские пейзажи, в которых столько трогательной меланхолии и столько искренности), но ни одна картина Рериха не является „существом самодовлеющим“ — той целостностью, которой являются иные фрески Рафаэля, иные картины Рембрандта или Сандро.

И мне сдается, что „мессианство“ Рериха явилось, пожалуй, помехой заложенному в нем творческому началу. Живет ли в нем еще и ныне опаснейший дух гордыни или нет, мне трудно судить. Может быть, в „умудренном жизнью старце“ он и не живет, но когда складывалась творческая личность Рериха, этот дух в него вселился, и он же в дальнейшем сплелся с его более чистыми и простыми побуждениями. Это он его натолкнул на мировую проповедь, это благодаря ему получилось то метание, которое не дает сосредоточиться и которое так вредно для художественного созревания. О, если бы вместо всех этих циклов, вместо всех этих тысяч картин Рериха мы бы имели „нормальное“ количество их, но при этом каждая такая картина была бы чем-то исчерпывающим, если бы в нее можно было „войти“ и в ней „пожить“, — как иначе сложилась бы и сама миссия Рериха! Может быть, она была бы более ограничена в географическом, в планетарном отношении, может быть, она была бы менее поразительна в своей „универсальности“, но она была бы более подлинной, и тогда уже не пришлось бы апологетам подносить ее в качестве какого-то чуда-юда, о котором и говорить-то приходится на языке священных книг. Она говорила бы сама за себя…»

Бенуа кончил свою статью словами: «Я знаю, человека не переделаешь, человек остается таким, каким его выпустила из своих рук мать-природа».

Это можно было отнести и к нему самому и к Рериху.

Бенуа — эрудит, эстет, чуткий, иронический, изящный рисовальщик, акварелист, весь — в прелести старой Франции и старой России.

Рериху так же свойствен «мессианизм», проповедничество, как Бенуа — ирония над «мировой проповедью»: «Не верю ни в какие конференции, пакты, лиги».

Между тем Рабиндранат Тагор называет именно эту деятельность Рериха «великою гуманитарною работою».

Радетель свободы Индии, неустанный проповедник, защитник этой свободы, — он знает необходимость воззваний и митингов, конференций и пактов. Тагор пишет Рериху:

«Я зорко следил за вашими замечательными достижениями в области искусства и за вашей великою гуманитарною работою во благо всех народов, для которых ваш Пакт Мира, с его знаменем для защиты культурных сокровищ, будет исключительно действенным символом».

Создание этого Пакта, который повсеместно называется «Пакт Рериха», — естественное продолжение деятельности художника, направленной на сохранение искусства и культуры всех народов. Продолжение всегдашнего его утверждения необходимости, значительности искусства в жизни человечества:

«Со всех земель, от всех веков все заповедует о значении творчества как ведущего начала жизни. Древние памятники сохранили славные лики Египта, Индии, Ассирии, Майев, Китая; все сокровища Греции, Италии, Франции, Бельгии, Германии разве не являются живыми свидетелями о значении высокого творчества?

И придет новый путь красоты и мудрости. Лучшие сердца уже знают, что красота и мудрость не роскошь, не привилегия, но радость, сужденная всему миру на всех ступенях достижения. Лучшие люди уже понимают, что не твердить только они должны о путях красоты и мудрости, но действенно вносить их в свою и общественную, повседневную жизнь».

Рерих всегда далек от политической борьбы, от идей социального преобразования мира. Но, близкий по мировоззрению Толстому, Ганди, Тагору, он исповедует не покорность, но активное сопротивление злу, поддерживая его идеей «космической справедливости»: «Свет не борется со тьмой, но сожигает, вытесняет ее».

В эту идею сопротивления и в само сопротивление злу и насилию входит Пакт Мира, о котором мечтают в Кулу.

Этот пакт должен охранять в случае войны произведения искусства, старинные здания, картинные галереи, музеи, государственные и частные собрания так, как Красный Крест призван охранять раненых: «Если человечество признало Красный Крест для телесно раненных и больных, то так же признает оно и знамя мира как символ преуспеяния и здоровья духа».

Правда, во время первой мировой войны немцы безнаказанно расстреливали суда, перевозившие раненых, и санитарные повозки. И все же авторитет знамени и организаций Красного Креста высок. Таким же Красным Крестом для сокровищ искусства должно быть Знамя Рериха.

В 1929 году знатоки международного права по просьбе Рериха (не забудем и о его собственном юридическом образовании) разрабатывают проект Пакта.

Статьи этого проекта сочетают торжественность и ясность языка права, закона, не допускающего двойных толкований:

« Статья I.

Образовательные, художественные и научные учреждения, художественные и научные миссии, персонал и имущество и коллекции таких Учреждений и Миссий будут считаться нейтральными под покровительством и как таковые будут уважаемы воюющими.

Покровительство и уважение в отношении вышеназванных Учреждений и Миссий во всех местах будут подчинены верховной власти Высоких Договаривающихся Сторон, без всякого различия от государственной принадлежности какого-либо отдельного учреждения или миссии.

Статья II.

Каждая из Высоких Договаривающихся Сторон имеет представить в регистратуру Постоянного Суда Международного Правосудия в Гааге, в Международный Институт Интеллектуальной Кооперации в Париже или в Образовательный Департамент Всеамериканского Союза в г. Вашингтоне, по выбору, — список Учреждений, Коллекций и Миссий, общественных или частных, которые желательно поставить под особенное покровительство, оказываемое настоящим договором.