Елена Полякова - Николай Рерих

Институт занимает другое двухэтажное длинное здание, построенное в 1931 году. Здесь трудятся бок о бок индийцы и русские. Директор института и руководитель его этнолого-лингвистического отдела — Юрий Николаевич. Отделом народного искусства и народной фармакопеи заведует Святослав Николаевич.

Название института — «Урусвати». В его ежегоднике, который также называется «Урусвати», публикуются статьи сотрудников, информация о работе института. Институт обменивается своими собраниями с научными учреждениями, ботаническими садами Америки и Европы. Особенно охотно посылаются образцы семян и растений в Советский Союз, в ВИР — Всесоюзный институт растениеводства, которым руководит Николай Иванович Вавилов.

Николай Константинович дружески, заинтересованно переписывается с Вавиловым, сообщает интересующие того сведения о растительности Гималаев, ждет его приезда. Великий ученый, неутомимый путешественник собирает образцы растений в Афганистане и Корее, в Южной Америке и Абиссинии. Индия, особенно ее северные, гималайские районы, для него — одно из интереснейших мест на земле. Но побывать в Гималаях, в доме над Биасом, Вавилову так и не довелось.

Все полнятся исторические, археологические, художественные коллекции института. Сама долина Кулу — поднебесный, естественный музей с множеством святилищ в честь великих богов и маленьких местных богов, со статуями, с древними изображениями на камнях, сделанными бог весть кем и бог весть когда.

Постепенно и здание института и самый дом Рерихов окружается статуями, каменными плитами с изображением богов и животных; под окнами мастерской Николая Константиновича застыл, словно превратился в камень, всадник-богатырь Гуга Чохан. На картине Рериха каменный всадник величествен, как Илья Муромец; он вырос из этой земли, сроднился, слился с нею, с розовыми цветущими деревьями, с синими горами и снеговой вершиной, вставшей вдали.

В действительности статуя невелика, примерно с тех игрушечных коней, которых дарят пятилетним детям. Она стоит на аккуратном кирпичном пьедестале — сторожит тишину, встречает Николая Константиновича, когда тот выходит из мастерской.

Гуга Чохан — в начале путей, ведущих из дома Рериха, потому что Рерих ведь не может жить без путей. Пешие прогулки ведут по ближним дорогам — до большого серого приметного камня, по тропинкам над кипящим Биасом, по горным склонам.

Почтительно кланяются встречные — местные жители, паломники, торговцы, идущие в Ладак. Молва о седобородом русском идет далеко за пределы Кулу. Его зовут — Учитель-Гуру-Гурудев.

Его считают мудрецом, даже пророком, знающим многое, сокрытое от простых людей. Рассказывают, что Гуру заговорен от пуль. Рассказывают, что над его домом ночью встает сияние. Что он силой взгляда может исцелять людей и оживлять увядшие растения.

Взгляд его действительно сосредоточен и зорок (вернее, дальнозорок; может быть, это свойство зрения отразилось в картинах, где всегда ясна даль и нет передних планов); седая борода спадает на грудь, лицо торжественно-спокойно. Черная шапочка на голове, черная просторная шерстяная накидка — как рыцарский плащ времен крестовых походов.

Учителя — Гуру часто сопровождают сыновья. Оба похожи на отца — истые «рерихиды», как назвал их кто-то. Святослав высок, черты его лица правильно-тонки. Юрий Николаевич — одного роста, может быть, и пониже Николая Константиновича. Кровь дальних татарских предков явственно проступает в разрезе глаз, в выпуклостях скул. Впрочем, в лице отца тоже все резче обозначается нечто восточное, азиатское: лицо словно превращается в лик, особенно когда сидит он над рукописями о Шамбале и Будде, сидит за мольбертом, на котором — очередной холст с видом Гималаев или с белой новгородской церковью.

У серого камня пути не кончаются. Исхожены, изъезжены верхом вся долина Кулу, северо-западные Гималаи. От Равалпинди, почти на границе с Афганистаном, до Нондишери на крайнем юго-востоке Индии, где обследуются древнейшие, еще добуддийские погребения, лежат индийские пути Рериха в 30-е годы.

О странствиях повествует художник в гостиных и лекционных залах Старого Света.

Литератор Любимов встретился с ним сразу после возвращения из многолетнего центральноазиатского путешествия:

«Находясь в Париже перед отъездом в Америку после четырех лет, проведенных в Азии, Н. К. Рерих рассказывал мне с волнением:

— Мы видали там местности неисследованные, людей, с которыми не говорили еще белые, имели счастье узнать предания и верования, о которых еще никто, быть может, не слышал в Европе… В Трансгималаях, в местности Даринг, что значит — длинный камень, живет обособленный, не знающий почти европейцев народ. Неожиданное и таинственное видение России: женщины носят кокошники, унизанные бусами, раковинами, жемчугами… Никто еще не исследовал, откуда пришло это племя, кто эти люди. Мы хотели снять женщин в кокошнике, но они пугались, бежали прочь, падали в ужасе на землю.

Лицо Рериха казалось матовым при свете электричества; он говорил, и слегка шевелилась его белая бородка. Плотный, подвижный, русский каждым словом своим, мыслями, улыбкой, но в глазах его, живых и смеющихся, чуть раскосых, в широких скулах проглядывал след азиатской крови» ( Лев Любимов ).

В 1929, в 1934 годах художник посещает и Новый Свет. Привычный уже нью-йоркский порт, цепь небоскребов — серых утесов с плоскими вершинами. Среди них белый утес — здание, где находится Музей Рериха. Шумят газеты по поводу прибытия знаменитого художника и путешественника. Мэр Нью-Йорка Джемс Уокер так встречает прибывшего:

«Приветствовать профессора Рериха опять в Америке является для города Нью-Йорка большой честью. Вы, всегда имевшие целью международный мир, действительно должны были вернуться в город, который является как бы символом объединения всех народов. Вы принадлежите этому городу, как вестник объединения человечества… Вы всегда стремились установить братство и взаимопонимание среди народов всего мира…»

Город, так встречающий, так почитающий художника, прежде всего — город дела и дельцов. Дельцов газетных, делающих рекламу и деньги на всем, в том числе — на имени Рериха. Дельцов, делающих деньги на картинах, на помещениях для выставок, на процессе «Рерих — Хорш».

Рерих обеспечил своими картинами деньги Хорша, вложенные им в создание Музея Рериха. И пока художник пропадал без вести в дебрях Центральной Азии, писал Майтрейю, искал Блистающую Шамбалу, трезвый американец захватил акции, и законы Соединенных Штатов оказались на его стороне. Многие картины из собственности художника перешли в собственность Хорша.