Софья Агранович - Двойничество

Текст В.Ерофеева построен как развенчание утопии (Петушки, "век золотой", "когда волк возляжет рядом с агнцем и ни одна слеза не прольется"), а вместе с ней и надежды найти свое место в социуме. Четверо, преследующие Веничку в финальных главах повести (он сразу узнал их, но не посмел назвать), вызывают ассоциации со всадниками Апокалипсиса. Последняя глава имеет не евангельский ( распятие Христа) подтекст, а проецируется на эсхатологическое сознание. Ерофеевская поэма буквально "кишит" "русскими двойниками", "близнецами" с общей участью. Все они - представители иллюзорного мира пьяной свободы. Эта свобода жестко ограничена властью, которая в произведении Ерофеева воплощается в символических образах магазина со строгим графиком продажи спиртного, привокзального ресторана, Курского вокзала и, наконец, Кремля. Все перечисленные образы, за исключением Кремля, который Веничка впервые увидел перед самой гибелью, по сути, представляют собой казенные питейные заведения - современный вариант "царева кабака".

Соседи Венички по вагону всплывают в его сознании только парами, и все они похожи на Фому и Ерему, которые бьют друг другу челом неведомо о чем. Это парочка, состоящая из "тупого-тупого в телогрейке" и "умногоумного в коверкотовом пальто". Другая пара: "...он и она. Они сидят по разным сторонам вагона, у противоположных окон, и явно не знакомы друг с другом. Но при всем том - до странности похожи: он в жакетке, и она - в жакетке; он в коричневом берете и при усах, и она - при усах и в коричневом берете<...> Удивительная похожесть, и оба то и дело рассматривают друг дружку с интересом и гневом..." [70] Ерофеев В. Москва - Петушки. С.87. Третья парочка - два совершеннейших кретина - дедушка и внучек. Все эти персонажи вместе с главным героем каждый по-своему ищут обетованную землю, но все они в итоге, напившись, засыпают, а потом исчезают "во тьме внешней": "ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? И затмение души тоже" [71] Там же. С.188. .

Когда герой просыпается в пустом вагоне, а потом идет по Москве, он не встречает ни единого человека, кроме призраков и чудовищ ( Сфинкс, Митридат в соплях и с ножом, женщина в черном, камердинер Петр). Но даже в бредовых видениях Веничку преследуют двойники, которые, идя вроде бы в разные стороны, вместе удаляются прочь, в сторону от утопии к страшному концу. Таковы Минин и Пожарский из последней загадки живодера-сфинкса. Естественно, Минин и Пожарский пьяны, они идут навстречу друг другу, но каждый убежден, что идет в Петушки. Но, как и Веничка, оба попадают на Курский вокзал. Образ Пожарского возникает и в предпоследней главе поэмы. Преследуемый убийцами герой с Красной площади бежит в ту сторону, "куда смотрел князь Дмитрий Пожарский", но находит там не спасение, а безвозвратную гибель. [72] В известном смысле, мировосприятие ерофеевского героя даже более безнадежно, чем в литературе XVII века. Образы национальных героев Минина и Пожарского лишаются в поэме коннотации "спасителей отечества". Они уравниваются с современным пьяным миром и фактически принадлежат ему.

Таким образом, на рубеже 60-70-ых годов ХХ века агония империи, потеря духовной ориентации и смысла существования воплотились в традиционных формах русского двойничества. Загадка Сфинкса - загадка о человеке. Человек у В.Ерофеева не имеет выбора, лишен субъектности и уникальности. Он всего лишь часть обреченного социума.

Чистые формы двойничества в реальной художественной практике встречаются относительно редко. Любое произведение представляет собой творческий диалог со всей предшествующей да и последующей культурой. Обычно мы имеем дело с диффузными вариантами двойничества. Примеры этой диффузии будут рассмотрены в последующих главах.

"Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" Н.В.Гоголя можно рассматривать как яркий пример "русского типа" двойничества в классической литературе. Структурная "чистота" "близнечной" модели проявляется на фоне традиций русской демократической литературы XVII века и мощного стилевого влияния украинского барокко.

Первая глава повести призвана выполнить дейктическую функцию. Другими словами, эта глава, представляя основных персонажей повести, указывает на то, что далее последует некое литературное произведение, развернется некая история, хотя в самой этой главе нет даже и намека на сюжетный конфликт. [73] См.: Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., Изд.группа "Прогресс"."Универс". 1994. С.431. Первая глава под названием "Иван Иванович и Иван Никифорович" не только настраивает читателя на восприятие истории, но и подсказывает ему художественный код произведения.

Персонажи атрибутируются по внешним признакам. Все эти признаки как бы обозначают место человека в мире вещей, понятий и обычаев. Сначала перед нами характеристика Ивана Ивановича. Не трудно заметить, что описательные "виньетки" внутри себя как бы содержат "мини-сюжет", который обеспечивает баланс динамики и статики. Например, пассаж о "славной бекеше" включает в себя фабулу об Агафье Федосеевне, которая еще "не ездила в Киев" и "откусила ухо у заседателя". В следующем абзаце, где описывается дом и сад Ивана Ивановича, таким фабульным элементом становится рассказ о привычке героя отдыхать в одной рубашке под навесом. В рассуждении о семейном положении Ивана Ивановича фабульность связана с повествованием о наделении детей Гапки гостинцами. Однако это "действие" как бы вязнет в описаниях, которые напоминают жанровую живопись. Неслучайно Гоголь использует настоящее время, а точнее настоящее неопределенное, которое в русском языке выражается несовершенным видом. Создается ощущение устойчивости, повторяемости однообразно пестрого бытия. Конечно, временные параметры присутствуют в описаниях первой главы. Например: "Он сшил ее тогда еще, когда Агафия Федосеевна не ездила в Киев" [74] Гоголь Н.В. Избранные сочинения. В 2-х т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1984. С.340. Дальнейшее цитирование проводится по этому изданию. Страницы указываются в скобках после цитаты. ; или: "Боже, как летит время! Уже тогда прошло более десяти лет, как он овдовел" (341).

Время в повести имманентно течению жизни в Миргороде. Точка отсчета не внешняя, а внутренняя. В качестве доказательства можно продолжить цитирование фрагмента о вдовстве Ивана Ивановича: "Детей у него не было. У Гапки ЕСТЬ ( выделено нами - С.А., И.С.) дети и бегают часто по двору" (341).

Таким образом, один из персонажей (Иван Иванович) презентируется рассказчиком как часть объектного мира, мира вещей. Он не более живой, но и не менее, чем "сливы, вишни, черешни, огородина всякая, подсолнечники, огурцы, дыни, стручья, даже гумно и кузница" (340). Весь этот живой и вещный мир скрепляет мотив еды - сладкой, желанной вкусной пищи.