Александр Севастьянов - Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

— есть сформулированная обществом цель, где отражены интересы всего общества в целом и каждого индивида;

— перераспределение результатов производственной деятельности в виде товаров и услуг осуществляется по принципу: от каждого по способности — каждому по труду, и товарообмен осуществляется на эквивалентной основе;

— нет эксплуатации человека человеком;

— медицина, образование — равнодоступны и равнокачественны.

И можно ещё и ещё продолжать. Это и есть та самая система социальных гарантий, против которой Вы ничего не имеете. Плохо ли некоторые элементы социализма воплотить в жизнь? К тому же тут не будет противоречия — ещё Ильич писал о близости социализма к госкапитализму. Экономическое обоснование национальной политики должно быть научным. Социализм дает системное мировоззрение. В этом его безусловный плюс.

С уважением,

Сергей

5.

Уважаемый Сергей!

<���…>

Вы не приводите вообще никаких мотивов деятельности либералов, как будто они не люди со своим целеполаганием. А ведь все определяется именно мотивами (не случайно им придается такое значение в судебно-следственной практике)!

Так нельзя.

Надо смотреть in media res , в самое сердце проблемы, надо идти к глубинам, к истокам человеческих мотиваций. Основы либеральной идеологии — 1) убеждение в исходном, природном неравенстве людей, их разделении на «сильных» и «слабых»; 2) вера во всесилие денег, этого "всеобщего эквивалента", мерила всех вещей, в т. ч. труда, гения и подвига. Вера в то, что именно деньги, а не прямое насилие (в котором состоит сущность государства, как мы все помним), есть наилучший, универсальный регулятор любых человеческих отношений. Отсюда и т. н. "попустительство" — либеральная теория "laissez fair, laissez passer" . Мол, не вмешивайтесь в жизнь, пусть все идет, как идет, деньги все сами поставят на свое место.

По сути, либерализм — это бунт против многотысячелетнего монстра — государства со всем его аппаратом принуждения. Освобождение от власти, от гнета государства происходит через овладение деньгами, которые (в силу своей природы всеобщего эквивалента) являются эквивалентом и свободы. Либерализм, таким образом, есть мировоззрение по сути своей революционное, антифеодальное и антихристианское, обусловленное глобальным кризисом феодализма со всеми его институтами, включая церковь, и торжеством капитализма. Либеральное устройство общества, конечно, также несвободно от принуждения, но заменяет его характер: с внеэкономического на экономический. Высвобождая и стимулируя при этом интеллект и творческую энергию.

Если хотите серьезно критиковать либерализм, разбейте эти две мировоззренческие основы, порожденные развитием капиталистических отношений.

Проблема в том, что овладеть деньгами может далеко не каждый, а только, условно говоря, «сильные». Но… Тут возникает множество нюансов.

Многие «сильные» и не хотят овладевать деньгами, по-иному трактуя свободу — либо боясь попасть, в свою очередь, под власть денег. А многие, особенно «слабые», и не считают свободу ценностью. А многие и прямо ненавидят ее и подавляют везде и всюду, где могут. Вот почему, кстати, никакой либерализм не мог иметь прочного успеха, пока население развитых стран не сократило число своих рабочих и крестьян и не увеличило сектор интеллигенции (в ФРГ — до 35 % занятого населения, в США — до 40 %) и предпринимательства; сектор, в котором свобода — традиционная ценность номер один. В этом же, кстати, залог неистребимости либерализма в России, где интеллигенция уже в 1989 г. составляла 30 %. Поэтому уточним: либерализм — это бунт не всеобщий, а именно «сильных» против государственной силы. (Нетрудно увидеть, что в России этот бунт принял особенно ожесточенный и тотальный характер, что вполне естественно, если учитывать насильственный и тотальный же характер коммунизма у нас.)

При этом государство может выступать как гарант на стороне «слабых» (как это мы видим в Европе), а может и отказаться от этой функции (как это мы видим в России). Но не надо думать, что государство защищает на Западе интересы «слабых» из любви к ним, а в России отказалось от этого из жлобства и мизантропии: нет, это результат вековых кровавых профсоюзных войн, которые там — были, а здесь — нет. Все социальные гарантии, которыми гордится Запад, добыты в жесточайших классовых битвах, о которых мы знаем мало, потому что КПСС отвергала «тред-юнионизм» и не рассказывала правды о роли профсоюзов в Европе и США. Перечитайте книгу «Люди бездны» Джека Лондона, написанную по материалам жизни рабочих кварталов столицы Британской империи всего лишь сто лет тому назад: ужас и беспросветный мрак отчаяния, куда там до наших российских благополучных нищих! Сто лет профсоюзной борьбы — и все изменилось в Англии до неузнаваемости, так что даже не верится: неужели старина Джек писал правду? А ведь писал…

Поэтому в России положение народных масс не изменится до тех пор, пока либо: 1) не возникнет мощное настоящее, а не марионеточно-опереточное профсоюзное движение, готовое к жертвенной, кровавой борьбе; 2) к власти не придут националисты, которые свернут шею профсоюзам (как это сделал Гитлер), зато реально обеспечат основные социальные гарантии, волевым образом установят режим классовой гармонии в соответствии со своими идейно-политическими установками. Ломая при этом сопротивление как «сильных», так и «слабых». Мне ближе второе. Наше место в этой борьбе — над классами и над схваткой.

Далее, необходимо смотреть на явления философски, т. е. диалектически. Попробуем так поступить и здесь.

Либерализм в России — не результат спокойной эволюции общества, как в США, а исключительно острая, революционная реакция на коммунизм. То есть, перед нами типичный гегелевский антитезис, направленный против тезиса. Поэтому попытка критиковать его, бороться с ним с позиций коммунизма (или социализма, что то же, но пожиже), заведомо несостоятельна: это откат в прошлое, шаг назад. Надо искать синтез. Для меня это означает, прежде всего, выйти из плоскости парадигмы социальной — в плоскость парадигмы национальной. Потому что иначе проблему солидарности классов не решить. Антагонистические классовые интересы способны интегрироваться только в национальном интересе.

Чтобы пояснить сказанное, процитирую свое предисловие к сборнику «Национал-демократия»:

«К интеллигентному читателю.

Если приглядеться к истории мировой мысли, политической и эстетической, то мы заметим, что ее развитие происходит строго циклически. Каждый раз в начале цикла, на новом витке исторической спирали доминирует система идеалов, условно характеризуемых как "классицизм": долг и разум ставятся выше чувства, а общество и государство — выше личности. Идеалы долга и разума в этой системе диктуют и утверждают особую любовь к порядку, ранжиру, регламенту и мере. Но на смену классицистскому тезису рано или поздно приходит романтический антитезис: чувство, страсть безусловно превозносятся над долгом и разумом, а личность — над обществом и государством. Жёсткому порядку романтизм противопоставляет свободу вплоть до хаоса и анархии. Однако торжество "романтизма" также не вечно. Ибо борьба тезиса и антитезиса завершается, в соответствии с законами диалектики, их синтезом — "реализмом". При этом и личность, и общество получают свои права и примиряют свои интересы, а долг и разум не противоречат, но соответствуют чувству и берут его в союзники.