Владимир Немирович-Данченко - Избранные письма. Том 2

Был оркестр (наемный) и танцевали. Были приглашены из миссий — германской и английской.

Кланяйтесь от меня Балиеву, то есть поцелуйте его крепко.

Привет всем, всем, — кому этого от меня хоть сколько-нибудь хочется.

Ольге Сергеевне[550] напишу.

В. Немирович-Данченко

{266}Берсенев приехал и уже репетирует Эдгара в «Лире» (Лира готовит Певцов) в 1‑й Студии. Я говорил Студии о нерешительном отношении театра к Берсеневу, но это не изменило дела. Берсенев, как всегда, любезен и подвижен.

Получено в Студии письмо от Болеславского с предложением возврата…[551]

Погода в Москве больше месяца была на 0 – 2° тепла. Теперь несколько дней мороз 8 – 12°. Рождественские праздники, которые и советский календарь не решился отвергнуть, проходят, кажется, оживленно. У Елисеева была толкотня, как в былое время, — торговля, должно быть, на сотни миллиардов в день…

379. В. И. Качалову[552]

Январь 1923 г. Москва

Дорогой Василий Иванович!

Очень приятно было получить от Вас письмо… Я так и думал, что Ваше предыдущее, из Берлина, не останется без продолжения. Ведь по смыслу оно прервано: что-то, самое главное, было недоговорено… Так что я и поджидал продолжения, и, зная Вас, не ждал.

«Зная вас», то есть не сомневаясь в Ваших лучших склонностях, но и считаясь с Вашей слабостью отдаваться текущему…

(Господи! я пишу таким языком, точно хочу сказать между строк что-то очень любопытное… «Ничего подобного», как говорят у нас, в Советской России.)

Однако, в этом письме Вы опять касаетесь — и еще определеннее — важнейшего в нашем существовании: работы. Не показывания себя европейским центрам, а простой работы, — репетиций, исканий правильных задач и интересной формы, мечтаний, надежд, близости осуществления[553]…

Да, время оказывается не так ползуче, как думаешь о нем. 5 лет, 6‑й год, как мы сбиты с панталыку. 5 лет назад казалось, что два‑три года пройдет, это такой огромный срок, и мы «найдемся» в новых условиях жизни. А вот пошел уже 6‑й {267}год, и как мы еще далеки от ясных планов даже ближайшего нашего поведения! Мы как будто и крепче стали на ноги, но часто еще изжитое принимаем за непоколебимое, неизменчивое, вечное, и, с другой стороны, часто новое самочувствие, мимолетное, принимаем за настоящую новую цель.

Я сейчас весь в мыслях о будущем, оттого и схватываю из Вашего письма именно эту Вашу «тоску по труде» — 1) какие должны быть и какие можно создать условия для труда? а 2) еще важнее — куда должен быть направлен труд? Первое меньше в нашей власти, хотя и легче сознать и прийти всем нам к соглашению. Второе больше в нашей власти, целиком зависит от нас самих, зато тут-то и нет соглашений; а отсутствие единомыслия или по крайней мере единоволия в этом, художественно-общественном, направлении — смерти подобно. Я давно говорю даже, что у нас сталкиваются и мешают друг другу не две воли, не два художественно-общественных направления, а 5, 6, 8, — по числу талантливейших и влиятельнейших сил труппы. Сила обоюдоострая. Я когда-то и где-то писал о Малом театре в его прекрасную пору, когда труппа его блистала прекрасными талантами, все в расцвете (Федотова, Ермолова, Медведева, Никулина, Ленский, Горев, Южин, Садовские, Рыбаков и т. д.), когда было, в сущности, царство актеров, и отсюда все лучшие, но и все худшие стороны дела.

Мы теперь на себе испытываем очень интересный, очень сложный процесс столкновения прекрасных актеров в их полной зрелости с административно-художественными задачами театра, в котором эти актеры творят.

Вдумайтесь в эту сжато выраженную формулу, и перед Вами вспомнятся все наши заседания, споры, пререкания, умерщвлявшие всякий порыв, парализовавшие всякую активность…

Думая о будущем и перебирая «опыт», я хотел бы посоветовать… скромность.

Не надо считать своего бога единственным. И в заповедях «иных» богов встречаются лучшие, чем в христианских.

Нельзя закрывать глаза и уши на несущееся мимо окон и иногда стучащееся в дверь…

{268}Нельзя смотреть на театр как на кабинетную забаву. Искусство актера действенно только в спектакле, а не в кухне его, как бы она ни была обставлена высокохудожественно.

Не следует, наконец, никогда опираться слишком на «славу». Идеал: работать так, как будто ее и нет совсем.

Не примите все это за проповедь или вообще за какую-либо «программу». Просто бросаю набегающие мысли. А в конце набежала даже такая «улыбчивая» мысль: да, не следует опираться на славу, а вот поди-ка, поговори с ними теперь, после всеевропейских и американских триумфов! «С ними», то есть с теми «5, 6, 8 талантливейшими и влиятельнейшими», вышеназванными…

Будьте здоровы! Обнимаю Вас. Привет Нине Николаевне и Диме.

Ваш В. Немирович-Данченко

380. В. В. Лужскому[554]

8 апреля 1923 г. Москва

8 апр., пасха, воскресенье

Милый и дорогой Василий Васильевич!

Не сердитесь, что я Вам не писал долго. Ни на что я не обижался, а прямо не хватает меня на письма. Вы знаете, студии, все, словно осиротевшие, начали жаться ко мне. Это очень приятно, но ест и все мое время и всего меня Я занят до смешного много.

В К. О.[555] мне без Вас не очень легко. Теперь мне помогаю; по «Лизистрате» двое — Баратов и Котлубай[556]. Студийцы-певцы в высокой степени добросовестны, терпят большую нужду, бьются, но работают не за страд, а за совесть. «Лизистрата» еще далека от постановки. Вы знаете — Вам скажу, Вы меня не сглазите, а поделившись с Переттой Александровной[557], может быть, даже подбавите надежды и веры, — Вы знаете, когда я размечтаюсь о постановке «Лизистраты», то мне кажется, что за все последние годы ничего такого прекрасного не было на театрах. Это ведь яркая комедия, переходящая {269}в фарс, дерзкая, кажется — неприличная, а в сущности, здоровая, высоконравственная при непрерывных непристойностях, — однако, мне нисколько не неловко ставить ее с барышнями, вроде Тюремковой (помните?). Я называю: «патетическая комедия». Это ведь не то, что я Вам как-то давал читать.

То была берлинская переделка[558]. А я ставлю подлинного Аристофана. При этом я внес много музыки и пения (клятвы, пляски, молитвы, гимны и пр.). Глиэр пишет прекрасно. Хор, так называемый «греческий хор», я разбил то на толпу, то на монолитный хор. Но везде с партитурой, так сказать, психологической, однако в определенном ритме и темпе. Декорацию Рабинович сделал замечательную. Не декорация, а что-то вроде конструктивизма[559]. Пленительная. Пластике учит с увлечением Редега (жена Подобеда).

А пока все сидим на «Анго» и «Периколе». Но тут у нас есть радость, которой делимся с Вами: своя Клеретта — Кемарская, решительно оставляющая за флагом Барсову[560], и свой Анж Питу — Палферов, которого взял мне Бертенсон. Этот играет очень хорошо, поет средне, скорее хорошо. Но пока не нашел своего обаяния. Тем не менее это был праздник студии. Кемарскую студия овацировала. Увы, Лариводьера своего все нет. Покойники не пускают. Пробовал Баратова — очень слабо. Точно так же нет своего вице-короля. Заболел как-то Лосский, и две недели не играли «Периколу». Пробовал один, другой — ничего не выходит.