Владимир Немирович-Данченко - Избранные письма. Том 2

Только — что по силам.

Другое важное обстоятельство, подчеркнутое во всех трех полученных мною письмах, и от Вас, и от Нины Николаевны, и от Берсенева: это что Художественный театр должен принять всю группу. Что только при этом все вы можете быть полезны.

Тут уже есть недоразумение, странное настолько, что я готов упрекнуть Подгорного в не совсем точной информации.

Вы все как будто думаете, что главное — мы тут устали, и если бы те спектакли, которые теперь идут в Художественном {254}театре, были на более или менее значительное время сняты и заменены, или по крайней мере перебиты спектаклями вашей группы , то дело Художественного театра было бы спасено. То есть что, главное, у нас недостает сил для того, чтобы играть семь спектаклей в неделю.

Это не так. Да, мы здесь не можем играть больше 3 – 4 спектаклей, потому что нет сил. Но мы и не стали бы играть больше, если бы, даже при наличии сил, самые спектакли не были на высоте.

Наш художественный термометр показывает сейчас очень хорошую температуру. Может быть, даже не по достижениям, а по стремлению, по волевой энергии . И мы предпочтем совершенно изменить физиономию Художественного театра, чем заполнить его спектаклями, не отмеченными этой волевой энергией.

И когда мы хотим, чтобы здесь были Качалов, Германова, Книппер, Берсенев, Массалитинов, Павлов, Тарасова, Тарханов, Крыжановская, Бакшеев и т. д., Литовцева, Александров, — то хотим усилить и расширить работу в этом направлении, а вовсе не перенести в Москву «Три сестры», «Дядю Ваню», «Карамазовых» и т. д. Признаться, нам это и в голову не приходило. Если «Три сестры» и «Дядя Ваня», как, может быть, и весь Чехов, сейчас совершенно не ко времени, то их ставить не будем. А если будем, то в наилучшем составе, не считаясь с тем, как пьесы шли в вашей группе. Вообще мы рассчитываем на членов группы, а не на ее спектакли.

Художественному театру сейчас ни одна группа, как целое, не нужна: ни 1‑я студия, ни 2‑я, ни 3‑я, ни 4‑я, ни музыкальная, ни ваша. Нужны их лучшие силы . Тогда Художественный театр возродится. Очень хорошо, если группы существуют, если они могут существовать: для того, чтобы там еще могли развиваться или отыгрываться члены МХТ, но все лучшее — сюда, в репертуар театра.

А на что вам нужно быть 3‑й студией? Не понимаю. Именно первая группа и нуждается в вас. Надо пополнить первую, «стариковскую», группу.

Я не знаю, сколько лиц еще есть в вашей группе сверх постоянных артистов Художественного театра. Если речь идет {255}о 3 – 4 лицах, то не стоит спорить: можно их принять в театр, а там увидим, что из этого выйдет. Но если их довольно много, то театр не выдержит расходов.

Вообще, такую постановку вопроса: возвращение в театр только целой группой я , хотя и со смущением, но должен решительно отклонить .

Искусство русское может быть спасено не двадцатью или сотней хороших театров, а одним великолепным ! И вас призывают создавать этот один великолепный, а не размножать студии или группы Художественного театра.

Это нисколько не мешает вам, когда вы соберетесь, все-таки открыть новую группу, — это ваше дело. Но нужны Вы не для этого, и никаких обязательств в этом направлении мы на себя не берем. И то, что Нина Николаевна считает это с моей стороны «ошибкой», как она пишет, доказывает только большое недоразумение в основе…

Чтоб покончить ответ на письмо, еще два пункта:

15 апреля — самый предельный срок. Самый поздний! Ведь будущее надо решать в феврале, в марте, а не в июле! И ведь театр будет функционировать 11 месяцев в году.

Поездка в Париж в высшей степени нежелательна.

Да и не верю, чтобы 15 спектаклей могли поправить материальные дела.

Вернее сказать, совершенно уверен, что эта поездка еще больше запутает все дело наше…

Повторяю: я написал последнее письмо.

Сто раз, может быть, скажет кто-нибудь из вас: зачем мы отказались от наших милых заграничных поездок. И делу не помогли, и живем плохо!

Может быть, «художественный термометр» — наша фантазия. Может быть, опять пойдут внутренние распри, отравляющие жизни! Может быть, сразу образуются группы, и мы, в иных комбинациях, разъедемся.

Нисколько не считаем себя обязанными нести перед вами за это ответственность — потому что это общее дело и потому что самое важное «может быть»:

Может быть, Художественный театр, накопивши новые силы вразброд, соберется в новый, великолепный, опять первый, {256}театр в мире, свежий и богатый, на новые десятки лет, по которому опять будут равняться все другие театры.

Мечта об этом и поддерживает у нас прекрасную художественную атмосферу. И много, много показателей, что мечта эта не утопия. И откладывать ее осуществление равносильно приговору над театром Значит, если Вы — вы — не возвращаетесь, здесь должны выбросить расчеты на Вас — вас из памяти и строиться теми средствами, какие имеются.

Милый Василий Иваныч! Не взыщите, что я через Вас отвечаю на все письма. Вы понимаете, каково мне было бы разъяснять всем порознь. А Вы разберетесь, что тут Вас лично совершенно не касается.

Я под конец уж придумал писать к Вам, как к группе так: Вы — вы. Жаль, что в конце письма догадался.

Обнимаю Вас и шлю привет всем.

В. Немирович-Данченко

368. В. И. Качалову[513]

6 апреля 1922 г. Москва

Телеграмма

Письма Ваши произвели удручающее впечатление. Подгорному поступать как полезнее делу.

Театр готовится к поездке на год в Америку и Англию. Разрешение Правительства уже получено. Качалову, Книппер, Германовой, Александрову, Бертенсону и Гремиславскому последний раз предлагается соединиться с театром. Необходим скорый категорический ответ. Остальных Станиславский и я лишаем права пользоваться фирмой театра[514].

Вл. Немирович-Данченко

369. Третьей студии МХАТ Е. Б. Вахтангову[515]

7 апреля 1922 г. Москва

7 апреля 1922

В эту зиму 1921 – 1922 года, в апреле 22‑го, нет возможности смотреть новый спектакль без запросов, накопившихся за последние годы. Что тут нового? Не в смысле трюка, а в плоскости {257}новейших театральных проблем. Какой здесь отзвук или отражение той громадной кузницы, в которой театральная идеология и практика и техника куют новое искусство? В которой дерутся, дружатся, нервничают, любят друг друга и ненавидят. В которой сталкиваются в искрящемся бою темперамента, всевозможных красок. В которой, того и гляди, тяжелый молот обратит в сажу лучшее, что достигнуто гениями прошлого, или, наоборот, ослабнут, устанут молодые мускулы, завянут горячие устремления новой правды.

И вот простая, непосредственная радость «Принцессы Турандот» крепнет и глубже охватывает память, когда спектакль дает на эти запросы решительный, твердый ответ[516]. Да, создатель этого спектакля знает, что в старом надо смести, а что незыблемо. И знает, как! Да, тут благородная и смелая рука действует по воле интуиции, великолепно нащупывающей пути завтрашнего театра. В чем-то этот мастер еще откажется от призрачной новизны, а в чем-то еще больнее хватит нас, стариков, по голове, но и сейчас нам и «и больно, и сладко», и радостно, и жутко. И моя душа полна благодарности и к самому мастеру и к его сотрудникам.