Марк Эткинд - Мир как большая симфония

Обе части «Звездной сонаты» объединены колористически. Контрастируя с главной темой, полной вихревого движения, их связывает общий пластический модуль — спокойные горизонтали и вертикали переброшенного над бездной звездного моста, символизирующею разумное гармоническое начало.

«Аллегро» насыщено энергией. В бушующей стихии хаоса корчатся ленты тумана и беспорядочно несутся планеты; в центре вихревое движение разрезается порывистым разбегом потока, устремляющегося ввысь: от огромной планеты внизу, сквозь мрак хаоса, могучий и резкий, полный сверкания созвездий, он — будто восходящее звучание фанфар. Бушующие катаклизмы находят свое разрешение в верхней части композиции, где, сурово контрастируя с хаосом, сияет солнце сквозь упругие ленты облаков, восходя над горизонталями земли и воды. Борьба тьмы и света завершилась. Ликует свет!

Звездная соната. Аллегро. 1908

В «Анданте» шары планет медленно плывут в просторах космоса. Вечное движение. «Размеренный шаг» ритмики акцентирован здесь светлой симметрией пирамиды в верхней части композиции и умиротворенно спокойной поступью ангела на звездном мосту, варьируемой в движениях еле проступающих фигур правого угла картины. Многократные изгибы тумана с новой силой звучат в извивающемся по диагонали композиции Уже, олицетворяющем мудрость и созидательное начало.

Звездная соната. Анданте. 1908

В этой космической фантазии-диптихе сильнее, нежели в других произведениях, обнажается монументальная природа дарования мастера. Декоративное построение пространства, бушующие волны ритмов, смело пересеченные вертикалями и горизонталями, образуют слитное монументально-декоративное единство, архитектоника которого выглядит благоприятной для живописи больших масштабов, — росписей, фресок. Но не так ли обстоит дело и с другими «сонатами», в построении и специфически «фресковом» колорите которых просматривается столь характерный для монументально-декоративной живописи расчёт на плоскость стены, «связь со стеной»? Случайно ли это? А может быть, все они — звенья единого замысла, эскизы монументально-декоративного оформления какого-то обширного здания? Не той ли самой Народной консерватории (или же Народного дворца) в Вильнюсе, о строительстве которой так мечтал их автор?

Мятущийся и вечно одинокий романтик, Чюрлёнис не умел засиживаться на одном месте. И так же как прежде бежал из Варшавы в Лейпциг, из Лейпцига в Варшаву, из Варшавы в Вильнюс, теперь он оставил Литву ради Петербурга.

Из обширных юношеских проектов Чюрлёнису удалось выполнить только этот пункт: попасть в Петербург.

Отсюда я поеду в Петербург. Там буду промышлять уроками и учиться инструментовке. После этого поеду в Америку заработать на хибарку на берегу Немана, оттуда в Африку, а после — навсегда в Литву. А в конце концов, не все ли равно. Можно даже никуда и не ездить.

Письмо Е. Моравскому от 4 марта 1902 г. Лейпциг

И вот осенью 1908 года, в день приезда, он ходит по Осенней выставке в Академии художеств. Она разочаровывает его. Потом долго бродит по незнакомому городу в поисках квартиры. Останавливается на самой дешевой. Расставляет у стен привезенные картины. Идет обедать в студенческую столовую… Так начинается его петербургская жизнь.

Наконец нашел комнату — чудо света! Свежеоклеенная, светлая, довольно большая и чистенькая. Хозяева симпатичные. И лестница не слишком грязная. Лампа, кровать, цветы, «кипяток», плевательница, шкафчик — и за все это — ерунда, 14 рублей!!!. Я тут же заплатил, перевез вещи. Тогда и оказалось, что: комнатка неважная, темная, тесная, занавески и скатерти грязные, хозяева не очень симпатичны… лестница по-настоящему загажена, а все остальное очень далеко от комфорта. Съеду обязательно, но должен что-то другое найти. А искать придется долго.

Письмо С. Кимантайте от 17 октября 1908 г. Петербург. Вознесенский, 51. кв 102

Порой он голодает. Заработков никаких — давать уроки музыки некому, в Петербурге достаточно своих, давно и хорошо зарекомендовавших себя пианистов. Друзей нет. Время от времени он бывает в концертах и театрах. Посещает собрания литовских студентов, встречается с немногими вильнюсскими знакомыми. Изредка посылает в вильнюсские газеты статьи. Это рецензия на сборник песен Ч. Саснаускаса «Литовская музыка», приветствующая его как первый опыт создания профессиональной музыки Литвы, воззвания, в которых Чюрлёнис предлагает учредить национальную ассоциацию музыкантов, проекты литовского музыкального конкурса, целая программа популяризации музыки среди народных масс. Подлинную радость доставляют Чюрлёнису Эрмитаж и Русский музей. Он восхищен и пишет об этом домой.

Сегодня я проделал массу дел. Искал уроки, где только возможно. Помимо всего этого лазал по Эрмитажу и музею Александра III — изучаю их. Ты не представляешь, какие чудесные вещи тут! Всего не перечесть. Здесь старые ассирийские плиты со страшными крылатыми богами. Я не знаю, откуда они, но мне кажется, что я знаком с ними прекрасно, что это и есть мои боги. Есть египетские скульптуры, которые я очень люблю, есть и греческая скульптура и много других вещей.

Письмо С. Кимантайте от 15 октября 1908 г. Петербург

Он хочет создать симфонию. Но работать трудно. Рояля нет. Он садится за клавиатуру только в гостях, но тогда уже часами импровизирует, играет своих любимцев — Чайковского и Бетховена, играет свое «Море» . Иногда ходит играть на органе в католическую церковь св. Екатерины на Васильевском острове. Написанные в этот период фортепианные прелюды принадлежат к лучшим созданиям композитора. Оригинальность музыкальной речи сочетается в них с сильным драматическим подъемом, а экспрессивность эмоций с разнообразием полифонического мышления.

Но с особенным увлечением он занимается живописью. В узкой полутемной комнате, полуголодный и одинокий, среди крика соседских детей и запахов кухни, он даёт волю своей фантазии. Мольберта нет. Он прикрепляет бумагу кнопками к стене. Краски купить не на что. Он подбирает с полу даже крошечные кусочки пастели. В момент приезда в Петербург его как художника, пожалуй, никто не знает. Выставка школы Стабровского, на которой два года назад экспонировались его работы, забыта. Только те, кто следил за развитием литовской живописи, ненароком слышали о Чюрлёнисе, да и то как о чудаке и декаденте, изображающем «какую-то фантастическую Литву». Так, во всяком случае, говорили о нем М. В. Добужинскому 44 44 М, В. Добужинскийй. О Чюрлёнисе. Воспоминания. "(Публикация А, Какцедикаса). «Литературная Россия», 1965, 25 сентября, стр. 20. , единственному крупному мастеру, проявлявшему интерес к искусству Литвы: он сам был уроженцем Литвы.