Марк Эткинд - Мир как большая симфония

Именно к нему первому и пришел Чюрлёнис по приезде в столицу. Преодолевая свою всегдашнюю робость, с рекомендательным письмом. 45 45 Автором письма был Лев Моисеевич Антокольский (1872–1942) — живописец и художественный критик, ряд лет работавший в Вильнюсе. Окончил петербургскую Академию художеств (1897–1901), где учился у Репина. Племянник скульптора М. М. Антокольского.

Зашел я к Добужинскому. Это очень молодой «джентльмен» с прекрасной внешностью и чудесный человек. Говорит он немного, но «с толком, и расстановкой», Он посоветовал мне обосноваться и оглядеться в Питере. По его словам, здесь в среде художников много разных обществ и кружков. Мне нужно выбрать себе что-нибудь по вкусу. Существует общество и у композиторов. Каждые две недели для подлинных ценителей музыки оно устраивает вечера, на которых исполняются произведения неизвестных, но талантливых композиторов и делаются другие подобного рода штучки. Я ушел от Добужинского совершенно заласканным. Обрати внимание на то, что все это произошло в первый день моего пребывания здесь.

Письмо С. Кимантайте от 11 октября 1908 г. Петербург

Он должен был хорошо знать творчество петербургского мастера: именно в этом году Добужинский устраивал в Вильнюсе выставку своих произведений. Теперь Чюрлёнис показывал Добужинскому «Морскую сонату» и «Сонату Ужа» , «Знаки зодиака» и «Сказки» , «Прелюд» и «Фугу» , «Фантазию» … Он не переоценивал себя, не строил никаких радужных иллюзий. Чувствовал себя учеником, пришедшим к метру. Но Добужинский отнесся к картинам одобрительно. Его привлекали своеобразие дарования, самобытность и оригинальность. «Было очевидно, — вспоминал он позднее. — что искусство Чюрлёниса наполнено литовскими народными мотивами. Но его фантазия, все то, что скрывалось за его музыкальными «программами», умение заглянуть в бесконечность пространства, в глубь веков делали Чюрлёниса художником чрезвычайно широким и глубоким, далеко шагнувшим за узкий круг национального искусства».

… Я был у Добужинского еще раз. Понравился он мне еще больше. Выставки здесь будут приличные: «Союз» и «Венок». Обещают в свое время познакомить меня и втянуть в жизнь этой художественной аристократии. Но пока нет ничего верного, ничего, чем бы я мог обрадовать тебя, такую одинокую там, как и я здесь, в этой двухмиллионной каше. Никогда мне еще не были столь чужды люди…

Сегодня Добужинский был у меня. Жаль, что ты не видела, как он восторгался. Ведь он человек довольно-таки сдержанный, а тут, разглядывая картины, совсем растаял. Больше всего ему понравилась начатая последняя соната, из «Моря»— первая и последняя части, «Соната Ужа», прелюд и фуга, а из «Зодиака» — «Водолей», «Рыбы», «Близнецы», «Дева». Ну и «Фантазия», особенно последняя часть. Он сказал: «Главное, что совсем оригинально, черт знает, всё из себя». Задержался он довольно долго, и мы очень приятно провели время.

Письмо С. Кимантайте от 17 октября 1908 г. Петербург

Добужинский знакомит с творчеством Чюрлёниса своих друзей — А. Бенуа, Бакста, Сомова, Лансере. Изумленные искренностью картин молодого литовца, глубокой духовностью произведений, они ясно видят его «промахи» в вопросах техники. Видят, по считают их вовсе не недостатками, а скорее «незнакомыми ценностями». Детская наивность в рисунке ( «рисовать, как дети» , — говорил Гоген), непосредственность и вольное обращение с традиционными законами живописи не отпугивают, я, напротив, привлекают их. Так некогда смотрели импрессионисты на Анри Руссо. С интересом относится к его творчеству Н. К. Рерих, бывавший в Литве, работавший там и проводивший археологические раскопки. У Добужинского знакомится с ним и А. П. Остроумова-Лебедева: «Он был среднего роста, молодой, худенький, с пушистыми светлыми волосами и голубыми глазами. Производил он впечатление болезненного и хрупкого…

Он был чрезвычайно богато и своеобразно одаренный человек» 46 46 А, П, Остроумова-Лебедева. Автобиографические записки. 1900–1916. М. — Л., «Искусство», 1945, стр. 108. .

Все эти мастера, давно связанные творческой общностью, которая сплотила их некогда в активнейшую группу «Мира искусства», теперь выставлялись в «Союзе русских художников». Свою задачу они видели в развитии художественной культуры общества. В противовес другим художественным группировкам и объединениям, концентрировавшим усилия главным образом вокруг станковой картины, «кружок А. Н. Бенуа» считал необходимым равномерное развитие также и таких областей культуры, как монументальное, декоративное и прикладное искусство, архитектура, гравюра, рисунок, книжная графика, театральная декорация. Речь шла в конечном счете о проблеме «единости» искусства. В центре внимания этой группы художников были вопросы стиля и художественной организации произведения как целого, вопросы композиции, колорита, пластики, ритма. Выступая против чрезмерной «литературности» в живописи, в своей творческой практике идя навстречу театру, музыке, танцу, архитектуре, они, естественно, придавали огромное значение проблеме синтеза искусств. Не мудрено, что опыты в синтезировании живописи и музыки не оставили их равнодушными.

Заинтересовавшись Чюрлёнисом, они взяли его под свое покровительство. Но из многочисленных работ, привезенных художником, на выставку Салона, открытую С. Маковским в начале 1909 года, были приняты четыре: двухчастная «Звездная соната» , «Прелюд» и «Фуга» .

Тем не менее на этой выставке художественный Петербург впервые познакомился не только с Чюрлёнисом-живописцем, но и музыкантом: 24 февраля 1909 года здесь, по соседству с пьесами Скрябина и Метнера, исполнялись и его музыкальные сочинения. «Впервые на ней увидела я двух выдающихся художников — Петрова-Водкина и очень странного и своеобразного художника Чюрлёниса , — вспоминала о выставке А. П. Остроумова-Лебедева. — Чюрлёнис, будучи живописцем, одновременно был и хорошим музыкантом. И его вторая профессия ярко чувствовалась в его живописных вещах. Темы его картин часто также показывали его увлечение и интерес к астрономии. Он изображал огромные мировые пространства. где звезды водят хороводы, а на земле текут широкие реки, где безграничные пространства морей отражают грандиозное небо. Краски его были нежны и гармоничны и звучали как прекрасная, тихая музыка. Фантазия его была бесконечна. Я очень увлекалась его вещами. Мне они казались музыкой, прикрепленной красками и лаками к холсту. Их сила и гармония покоряли зрителя». 47 47 А. П. Остроумова-Лебедева. Ук. соч., стр. 109.