Глеб Морев - Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

Подробнее см.: Морев Г. Указ. соч. С. 31-37.

[Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В.] Заметки о пересечениях биографий Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака // Память: Исторический сборник. М., 1979/Paris, 1981. Вып. 4. С. 335.

По воспоминаниям Э.Г. Герштейн, вернувшись из ссылки в Москву, Мандельштам сказал: «И люди изменились… Все какие-то, – он шевелил губами в поисках определения, – все какие-то, какие-то… ПОРУГАННЫЕ» (Герштейн. С. 67). Судя по дошедшим до нас отрывочным свидетельствам, Мандельштам – как и в случае с расстрелом Ф. М. Конара в 1933 году (см. наст, изд., с. 80) – воспринимал эскалацию террора, коснувшуюся близких ему людей, сквозь защитный механизм поиска «рациональных» мотивировок. Так, узнав осенью 1937 года об аресте Б.К. Лившица, «он сразу сказал – Это из-за того человека (про [Виктора] Сержа)… Потом замолчал» (Михеев М.Ю. Александр Гладков о поэтах, современниках и – немного о себе: Из дневников и записных книжек ⁄ 2-е изд. М., 2019. С. 148; хорошо знакомый со многими ленинградскими писателями В.Л. Серж (Кибальчич), осужденный в 1933 году за принадлежность к троцкистской оппозиции, в 1936-м был под давлением западной общественности выслан из СССР; связь с ним будут ставить в вину и Мандельштаму на следствии 1938 года [Нерлер П. Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. С. 105]).

Ср. про «непонятное упорство», с каким Мандельштам продолжал добиваться вечера в Союзе советских писателей, в «Листках из дневника» Ахматовой (Ахматова А. Победа над Судьбой. I: Автобиографическая и мемуарная проза. Бег времени. Поэмы ⁄ Сост., подгот. текстов, предисл., примеч. Н. Крайневой. М., 2005. С. 120).

Тименчик Р. Об одном эпизоде биографии Мандельштама. Р. 223.

Из письма Б.С. Кузину, 10 марта 1938 года (III: 576; выделено Мандельштамом).

Из письма Б.С. Кузину, сер. декабря 1937 года (III: 572).

Отсюда – внимательное наблюдение за кадровыми переменами в ССП и надежды на связанные с ними изменения. Ср. в письме Н.Я. Мандельштам Б.С. Кузину 29 января 1938 года: «Сейчас ждут перемен в Союзе [писателей] и некоторого оживления. Нас это может очень близко коснуться. Теперешнее руководство Союза (Ставский, Вишневский) было крайне медлительно и до сих пор не успело прочесть книги стихов (в рукописи), которую всеми силами выдвигала писательская общественность» (Кузин Б. Воспоминания. Произведения. Переписка. Мандельштам Н. 192 письма к Б. Кузину / Сост., предисл., подгот. текстов, примеч. Н.И. Крайневой, Е.А. Пережогиной. СПб., 1999– С. 528).

Из письма Н.С. Тихонову, 31 декабря 1936 года (III: 543).

Нерлер П. Указ. соч. С. 98. Был ли случайным выбор Павленко в качестве рецензента новых стихов Мандельштама, представленных им в Союз писателей? А.Г. Мец отмечает, что Павленко «в глазах Ставского, по-видимому, обладал неким преимуществом для данной цели, ибо с точки зрения на существо дела логично было бы поручить рецензию на стихи поэту (из подходящих ему кандидатов можно назвать, например, Н.Н. Асеева), а не прозаику, каковым был Павленко» (Мец А.Г. Вокруг доноса на Мандельштама // Toronto Slavic Quarterly. 2018. № 63. Р. 5). Кажется немаловажным, что Павленко был одним из очень немногих не связанных с Мандельштамом литераторов, кто, вероятно, мог быть знаком с текстом его антисталинской инвективы. Надо понимать, что источники распространения этого текста во второй половине 1930-х годов были чрезвычайно ограничены: так как всякое его копирование (даже чекистами) было исключено в силу чрезвычайной опасности (известен лишь один список 1930-х, сделанный по памяти Б.С. Кузиным), основным каналом знакомства со стихотворением могло быть лишь устное произнесение заученного текста. Однако Павленко, как известно, был дружен с ведшим дело Мандельштама следователем Н.Х. Шиваровым, видел Мандельштама на Лубянке и тайно присутствовал на его ночном допросе (НМ. Т. 1. С. 161-162). Он мог знать текст стихотворения непосредственно из следственного дела поэта, с которым его мог познакомить тот же Шиваров. Нельзя исключать, что это обстоятельство, если оно было известно Ставскому, сыграло роль в выборе им рецензента.

Тот же стандартный набор мотивов обнаруживается и в написанном в сгустившейся политической атмосфере конца 1936 года стихотворении воронежского поэта Григория Рыжманова, портретирующем Мандельштама: <���«…> Не его проходит смена, ⁄ Не его стихи поют. // Буржуазен, он не признан, ⁄ Нелюдимый, он – чужак, ⁄ И побед социализма ⁄ Не воспеть ему никак» (Литературный Воронеж. 1937– № 1; цит. по: Осип Мандельштам в Воронеже: Воспоминания. Фотоальбом. Стихи. М., 2008. С. 49).

Невозможно согласиться с Э.Г. Герштейн, характеризующей это письмо как документ «полной растерянности» и «потери ориентации в новой обстановке» (Герштейн. С. 434-435). Наоборот, обращение к Берии свидетельствует, на наш взгляд, о вполне продуманной и резонной попытке воспользоваться «окном возможностей», открывшимся после смены руководства НКВД.

Нерлер П. Указ. соч. С. 161; курсив наш.

Там же. С. 162-163.

Там же. С. 101.

Там же. С. 102.

Там же. С. 105.