Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Но попытаемся оценить «бурный поток» массового чтения не по шкале воинственного аббата, впоследствии с тем же рвением боровшегося с обнаженной натурой на французских пляжах, а с позиций сегодняшнего дня. Мы должны констатировать, что именно в период «прекрасной эпохи» происходит интенсивный всплеск массовой литературы во Франции, ее системная модернизация, обновление ее жанровой системы. Возникшие сравнительно недавно жанры соседствуют с вполне устоявшимися, давно полюбившимися массовому читателю. В обществе той поры присутствовало понимание того, что популярный роман подвержен некоей собственной эволюции, но и сохраняет приверженность собственным «корифеям». «Само собой разумеется, что нынешний фельетонист вроде Жюля Мари или Монтепена рассказывает историю в другой форме и в ином духе, нежели Понсон дю Террайль или Поль де Кок», – пишет в 1903 году еженедельник Revue hebdomadaire . Одновременно с этим другие журналисты, имея в виду приверженность читателей «классике» популярного романа, язвительно констатировали, что «по-прежнему в моде знаменитые марки духов – “Дюма-отец”, “Эмиль Габорио”, “Эжен Сю”, “Понсон Дю Террайль”, “Поль Феваль”».

В интересующий нас период роман-фельетон переживает своего рода кризис идентичности: при всей разветвленности и многообразии, количественном разрастании жанра он всё-таки становится лишь одной из форм массового чтения. Вырабатываются достаточно устойчивые каноны в том, что касается печатания фельетона на страницах газет. Если поначалу газета допускала присутствие на своих страницах лишь одного романа с продолжением, то к началу Первой мировой войны их количество в одном выпуске газеты могло достигать трех. Соответствующие тексты часто сопровождались чрезвычайно броским рекламным текстом. Продолжительность публикации каждого романа могла быть разной – от трех до шести месяцев. При этом в конце XIX века на рынке еще доминировал роман сентиментального типа, тогда как в 1900-х годах возникают новые формы, включая детектив и фантастику.

Много позднее эту «смену вех» проанализировал в своем эссе «О популярном романе» (1938) один из создателей Фантомаса Марсель Аллен. Нынешняя молодежь, замечал он, увлечена спортом и отличается «грубостью эмоций и амбиций», так что слезливые сюжеты вряд ли смогут ее заинтересовать. А водораздел, когда «порвались сентиментальные струны», располагался, по мнению Аллена, именно «на рубеже двух столетий».

Если говорить о детективе, во французской литературе второй половины XIX века существовало немало образцов остросюжетных произведений, основанных на криминальных сюжетах. Правда, далеко не все исследователи склонны подобного рода продукцию относить к детективному жанру. Иногда по отношению к такого рода книгам употребляется термин «судебная литература», иногда – «прадетектив» и даже «псевдодетектив». Марсель Аллен предпочитал говорить о «романе полицейских приключений», который дал жизнь детективному роману, после чего прекратил свое существование.

Некоторое сходство с детективным жанром просматривается в творчестве двух известных писателей середины века – Поля Феваля-старшего (1816–1887) и Понсона дю Террайля (1829–1871), хотя последний прямо говорил о себе: «Я – писатель плаща и шпаги». Совершенно очевидно, что авантюрные и любовные элементы занимают в пространстве прозы Понсона гораздо больше места, чем детективные.

Как ни странно, биография Понсона дю Террайля (он безо всяких на то оснований именовал себя виконтом) до сих пор частично покрыта мраком, хотя слава писателя в 1860-х годах была безоговорочной: вся Франция с замиранием сердца следила за похождениями Рокамболя и, как писали газеты, «больные не спешили умирать, чтобы успеть прочитать очередной выпуск». По словам Альфю, образ Рокамболя возник «почти случайно» в 1857 году. Автор цикла ориентировался не только на популярные романы первого поколения, но и на «большую» литературу – Бальзака он цитирует даже чаще, чем открыто признававшийся в своей приверженности таланту создателя «Человеческой комедии» Гастон Леру. Не только французские, но и немецкие романтики входили в круг чтения Понсона, да и более почтенная национальная традиция также была ему знакома. С точки зрения Альфю, герои Понсона напоминают одновременно и персонажей романтической драмы (с их пылкостью и благородством души), и образный мир средневекового рыцарского романа.

Известен следующий анекдот: Александра Дюма-отца якобы однажды спросили, читал ли он романы Понсона, на что тот ответил: «Нет, не читал. Я слышал, что он питается объедками с моего стола». Между тем Понсон, особенно в ранних своих произведениях, и не думал скрывать своей зависимости от автора «Трех мушкетеров». При этом идеологическая позиция Понсона, четко представленная в его творчестве, носила – не в пример Дюма – консервативный и охранительный характер. Апология незыблемости буржуазного порядка сменяет в творчестве автора «Рокамболя» романтический революционный порыв Дюма.

В приличном обществе было принято насмехаться над стилевой беспомощностью Понсона, писать на него едкие эпиграммы, уличать его в неточностях и анахронизмах. Газетчики с особым смаком коллекционировали встречающиеся на страницах произведений Понсона стилистические «перлы», наподобие следующих:

«Рука его была такой холодной, словно бы она принадлежала змее».

«Графиня хотела было ответить, но тут открылась дверь и заткнула ей рот».

«Полковник расхаживал взад и вперед, заложив руки за спину и читая газету».

«При этом зрелище лицо негра страшно побледнело».

«Мужчина был одет в бархатную куртку и такого же цвета брюки».

Надо признать, что стилевая взвинченность вообще-то может считаться неотъемлемым элементом популярного романа. Использование превосходных степеней, гипербол и прописной буквы отличает большинство произведений массовой литературы XIX – начала XX века. Такого рода писательская установка, на практике означающая всесилие жанрово-стилистических клише, отвечает стремлению воссоздать идеализированную, очищенную от прозы жизни реальность (проза жизни присутствует лишь в тщательно профильтрованном виде). Что же касается понсоновских «перлов», то они отражают не столько изъяны индивидуального дарования, сколько доведение до своеобразного (абсурдного!) совершенства указанной закономерности. На особую «эталонность» писательской манеры Понсона указывают и многие другие особенности его произведений, и в частности повышенный интерес писателя к проблеме происхождения героя, к поиску им своих истинных корней – неслучайно первый роман из цикла о Рокамболе именуется «Таинственное наследство» (1857). Но в глазах строгих критиков Понсон являлся символом низкосортного чтения, отсюда и выражение «littérature rocambolesque».