Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В заключение нашей реконструкции отношений Антона Чехова с Алексеем Сувориным-старшим приведем отрывок из чеховского письма от 27 января 1899 г. (Ялта), написанного в связи с разрывом деловых отношений между ними:

У деловых людей есть поговорка: живи — дерись, расходись — мирись. Мы расходимся мирно, но жили тоже очень мирно, и, кажется, за всё время, пока печатались у Вас мои книжки, у нас не было ни одного недоразумения. А ведь большие дела делали. И по-настоящему то, что Вы меня издавали, и то, что я издавался у Вас, нам следовало бы ознаменовать чем-нибудь с обеих сторон [ЧПСП. Т.8. С. 51].

История дружеских отношений Антона Павловича Чехова и Петра Ильича Чайковского выходит за рамки нашей книги, а вот дружба писателя с Исааком Левитаном имеет к ней непосредственное отношение, и уже только по этой причине ей необходимо уделить внимание. К этой дружбе всегда с большим пиететом относились в отечественном чеховедении. Акцентируется она и в работах историков искусства, посвященных Левитану: [АЛПАТ], [ФЕДОРОВ-ДАВ], [GREGORY]. Однако, как не странно, в целом тема «Антон Чехов и Исаак Левитан» остается terra incognita научного чеховедения. Более того, кроме изданной более полувека тому назад монографии [ФЕДОРОВ-ДАВ], не имеется ни одной современной научной биографии «великого русского художника», «певца русской природы» и прочая, прочая. Даже во всеохватной серии «Жизнь замечательных людей» можно найти лишь две книги о Левитане, опять-таки весьма древние — [ПАУСТОВСКИЙ] (1938) и [ПРОРОКОВА] (1960) [287]. Во всех означенных книгах отношения Левитана и Чехова рассмотрены поверхностно. К тому же, из повествования исключены были все «неудобные» аспекты, не проходившие через тогдашние идеологические фильтры. В первую очередь это касалось вопроса, в какой степени иудейство Левитана, влияло на восприятие его личности и его искусства современниками и в частности Чеховым. Этот вопрос обойден и в более поздних книгах Андрея Туркова «Левитан» [ТУРКОВ] (1974, 2011) и [ПОДОРОЛЬСКИЙ] (2013), где «особое место отведено описанию горячей дружбы Левитана и Чехова».

В новейшей американской книге Сержа Грегори «Антоша и Левиташа»: «Совместная жизнь и искусство Антона Чехова и Исаака Левитана» [GREGORY] (2015), также, к сожалению, не уделяется внимание анализу отношений этих двух разноплеменных русских гениев в контексте оппозиции «свой — чужой», психологически очень важной как для Чехова, так и Левитана.

Несомненно, к числу трудностей связанных с раскрытием означенной темы является почти полная утрата левитановского эпистолярия, который был уничтожен Адольфом Левитаном во исполнении воли младшего брата сразу же после его кончины.

После смерти Левитана в его столе нашли завещательную записку: «Письма все сжечь, не читая по моей смерти. Левитан».

Считалось, что родные исполнили это завещание и уничтожили все эпистолярное наследие художника.

‹…›

Предпринимая первое полное издание писем А. П. Чехова, его сестра собирала их у всех друзей, знакомых писателя. Обратилась она с подобной просьбой и к брату художника. Получила такой ответ:

«Посылаю Вам строчки моего брата, посылаю не для того, чтобы реабилитировать себя в чьих-либо глазах: я в этом не нуждаюсь, а только для того, чтобы это решение брата было известно всем. Пусть ничего не ждут. Судачить по поводу уничтоженной переписки не придется ни устно, ни печатно. Увы и ах! Написаны эти строчки братом на случай внезапной кончины и найдены мною в письменном столе уже после его смерти. Сожжены письма, как я уже и раньше передавал Вам, мною еще при жизни его по его приказу и на его глазах.

Сделано это мною охотно, так как я мысленно вполне одобрил его решение и сам бы поступил так же, даже и теперь».

‹…›

Адольф Левитан в свое время ничего не рассказал биографам о жизни брата. Он молчал, упорно, хладнокровно и стойко. На все обращения к нему отвечал отказом.

Старший брат на тридцать три года пережил младшего и провел последние годы в Ялте [288]. Примечательно, что к работе в петербургском юмористическом журнале «Осколки» Адольфа <���и Исаака> привлек в конце 1885 года Антон Павлович Чехов, когда предложил издателю Н. А. Лейкину улучшить оформление еженедельника. Чехов, работавший в литературной редакции, пишет главному редактору: «Шлю Вам все, что успел выжать из своих мозговых полушарий, и даю отчет: Левитану заказ передан купно с наставлением». И уже 7 января 1886 года Лейкин высылает Чехову для Левитана темы рисунков. Адольф Левитан вместе с братом сотрудничали в издававшемся с 1882 года большом художественном журнале «Москва», в котором все иллюстрации были цветные. «Это была по тогдашнему времени довольно смелая и оригинальная затея, — пишет Михаил Чехов. — Были приглашены в качестве художников мой брат Николай, Н. Богатов, И. Левитан и другие ‹…› Некоторые рисунки в красках были положительно хороши». В редакциях юмористических журналов с Адольфом Левитаном знакомится в 80-х годах и Владимир Гиляровский. Братья Исаак и Адольф Левитаны вместе с Антоном и Николаем Чеховыми довольно часто бывали у В. А. Гиляровского, у которого на память от художников осталось немало их работ, «свыше пятнадцати портретов В. А. Гиляровского имеется сейчас в собрании его семьи. Они выполнены маслом, акварелью; есть среди них и карандашные рисунки и наброски». ‹…› Сам Гиляровский пишет в дневнике: «1883 год. Над подъездом дома на углу Знаменки и Арбатской площади две вывески: „Литография И. И. Кланга“ и „Иллюстрированный журнал `Москва`“… В кожаном кресле сидит… художник Николай Чехов… Между двумя Левитанами, так похожими друг на друга, высится фигура бородатого и волосатого богатыря в черном сюртуке. Это любимый, тогда еще профессор Училища живописи, художник Саврасов…» [СТРЕЛЬНИКОВА].

Исаак Левитан, в отличие от Марка Антокольского, был человеком не религиозным и иудейского Закона в быту не придерживался. Однако официально от своего исконного иудейства он никогда не отрекался [289]. Как и Чехов, в мировоззренческом плане, в вопросах Веры и Неверия Левитан, скорее всего, был агностиком и, вне всякого сомнения, — пантеистом, человеком, обожествляющим природу [290]:

…Но что же делать, я не могу быть хоть немного счастлив, покоен, ну, словом, не понимаю себя вне живописи. Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью. Без этого чувства не может быть истинный художник. Многие не поймут, назовут, пожалуй, романтическим вздором — пускай! Они — благоразумие… Но это мое прозрение для меня источник глубоких страданий. Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения… (письмо А. П. Чехову от весны 1887 г.)