Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

‹…› Консервативные воззрения, воспринятые, как говорят, „с молоком матери“ и развитые всей системой воспитания, завершение которого принадлежало К. П. Победоносцеву, обусловили и систему политических убеждений Александра III. Последняя была не только реакционна, но и достаточно примитивна. Она не выходила за пределы триединой уваровской формулы: „православие, самодержавие и народность“. Оберегать чистоту „веры отцов“, незыблемость принципа самодержавия и развивать русскую народность в патриархально-феодальном понятии этого слова — такова программа, которая определила задачи царствования.

‹…› В вопросах веры Александр III был также примитивен. С ортодоксальной прямотой он понимал евангельские тексты, полагая, например, что евреи — богом проклятый народ, коль они „распяли Спасителя“ Именно в силу этого он искренне верил, „что если судьба их печальна, то она предначертана евангелием“ [137] Институт русской литературы (ИРЛИ/«Пушкинский дом»), ф. Е. М. Феоктистова 9122, LII, б. 14, л. 21. Это изречение, как рассказывает Е. М. Феоктистов, он лично видел «высочайше начертанным» на письме барона Гинцбурга, ходатайствовавшего в 1890 г. об улучшении положения евреев в России. Ссылка на евангелие имела в виду легенду о суде над Христом, когда Пилат по настоянию фарисеев присудил его к распятию на кресте, заявив при этом: «Смерть его на вас и на детях ваших». . А коль скоро так, то и вести себя в отношении евреев надо в соответствии с предначертаниями провидения. Вероятно, в силу этого Александр III и был антисемитом. „В глубине души я всегда рад, когда бьют евреев“ [138] Необходимо сказать, что тут же он добавил: «И все-таки не надо допускать этого». Однако это определялось не заботами о евреях, а боязнью всякого массового движения, возникавшего даже на реакционной основе: ИРЛИ/Пушкинский дом), ф. Е. М. Феоктистова 9122, LII, б. 14, дневниковая запись за 21 января 1891 г., л. 8. , — заявил он как-то варшавскому генерал-губернатору генералу Гурко [139] Историческая достоверность этого утверждения ставится под сомнение А. Солженицыным. .Итак, взгляды императора определяли в значительной мере его политический курс, который в области внутренней политики носил неприкрыто реакционный характер.

‹…› Вступив на престол, Александр III оказался неспособным возглавить управление страной. Дело заключалось не только в отсутствии необходимых познаний: его ум просто не мог постичь сущность того или иного вопроса. Понимание меморий Государственного совета, излагавших обычно по тому или иному вопросу два мнения, одно из которых он должен был утвердить, представляло для Александра III большую трудность. Поэтому специально для него составлялся конспект этих меморий (являвшихся, в свою очередь, конспективным изложением журналов заседаний).

‹…› Нельзя сказать, что Александр III вовсе не читал, но вкусы его были примитивны, а познания в области художественной литературы невелики. Ему очень нравились развлекательные романы Болеслава Маркевича, он не любил Льва Толстого, не знал сочинений Тургенева, не говоря уже, конечно, о Чернышевском. Прочитав показания одного из арестованных, заявившего, что „героями моих юношеских лет были Лопухов и Базаров“, он пишет на полях: „Кто они?“ [140] Поляков А. Царь-миротворец // Голос минувшего. 1918. № 1–3. С. 220. . ‹…› „Читает он, конечно, мало“, заносит в дневник генерал — А. А. Киреев в феврале 1888 г., — а это было бы единственным средством восполнить недостаток сношений неофициальных с людьми. Между тем газеты от него прячут». Тот же Киреев в дневнике за 1891 г. рассказывает, что для царя составлялся из газетных сведений своеобразный «экстракт», который после просмотра начальником главного управления печати и министром внутренних дел представляли Александру III [141] Отдел рукописей ГБЛ, ф. А. А. Киреева, д. К-11, л. 41, 230, 148. .

‹…› Следует, однако, отметить, что Александру III был присущ ряд положительных черт. Он умел держать свое слово, не любил лжи, являлся хорошим семьянином, был трудолюбив, в отличие от своего отца, дядей и братьев не любил ничего сального и не имел «никаких эротических замашек», как писал о нем А. А. Киреев. Александр III был также очень скромен в своих личных потребностях. Любя выпить, он не организовывал каких-либо оргий, а развлекался втихомолку вместе со своим собутыльником — начальником его охраны ‹…›.

‹…› Наиболее близкими людьми к Александру III, оказывавшими влияние на правительственную политику, были К. П. Победоносцев, гр. Д. А. Толстой [142] Гр. Д. А. Толстой, назначенный Александром III на пост министра внутренних дел ‹…›, «злой гений России», как его именовали современники, был человеком ‹…› образованным. ‹…› он занимался историей России и написал ряд исторических исследований. В первые десятилетия своей взрослой жизни <���он> являлся человеком либерального образа мыслей. Самым близким его другом был поэт-петрашевец А. Н. Плещеев. Как рассказывает в воспоминаниях Е. М. Феоктистов, «Толстой и Плещеев были неразлучны; первое издание своих стихотворений посвятил Плещеев своему другу» [ЗАЙОНЧКОВСКИЙ (III). С. 138]. С Алексеем Плещеевым А. П. Чехов познакомился и сошелся душевно в 1887 г., сохранилась их переписка, длившаяся пять лет, чрезвычайно интенсивная, содержательная и неизменно дружеская, хотя старый либерал и демократ не скрывал от Чехова своего резко отрицательного отношения к «Новому времени» и самому Суворину, с которым был знаком с 60-х гг. , М. Н. Катков и кн. В. П. Мещерский. Этот «квартет», вполне соответствовавший духу и убеждениям императора, в значительной мере определял направление политического курса страны. Характеризуя отношения первых трех, близко стоявший к ним Е. М. Феоктистов писал: «Мнимый союз трех названных лиц напоминал басню о лебеде, щуке и раке. Относительно основных принципов они были более или менее согласны между собой, но из этого не следует, чтобы они могли действовать сообща. М. Н. Катков кипятился, выходил из себя, доказывал, что недостаточно отказаться от вредных экспериментов и обуздать партию, которой хотелось бы изменить весь политический строй России, что необходимо проявить энергию, не сидеть сложа руки; он был непримиримым врагом застоя, и ум его неустанно работал над вопросом, каким образом можно было бы вывести Россию на благотворный путь развития. Граф Толстой недоумевал, с чего же начать, как повести дело; он был бы и рад совершить что-нибудь в добром направлении, но это „что-нибудь“ представлялось ему в весьма неясных очертаниях; что касается Победоносцева, то, оставаясь верным самому себе, он только вздыхал, сетовал и поднимал руки к небу. Не удивительно, что колесница под управлением таких возниц подвигалась вперед очень туго. Катков и Толстой вовсе не видались, Победоносцев видался с Катковым, но после каждого почти свидания разражался жалобами, — так солоно ему приходилось от беспощадных нападок Михаила Никифоровича». ‹…› Что касается четвертого представителя этого «квартета», то он стоял в тени, пытаясь воздействовать на своего близкого друга в прошлом — царя преимущественно письменно, посылая ему свои дневники, а также письма. В этой корреспонденции он не считал зазорным заниматься «доносиками» на прочих участников «квартета», сообщая, например, что Катков «продался жидам» [143] ЦГАОР СССР, ф. Александра III, д. 105, лл. 31–38. [ЗАЙОНЧКОВСКИЙ (III). С. 131–133, 135–138].