Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

…рад я, что встретился с Вами, страшно рад! Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел [132] Горький М. — Чехову А. П., 23 апреля [5 мая] 1899 г. [ГОРЬК-ЧЕХ]. .

Что же касается произведений Чехова, в которых, так или иначе, звучит «еврейская нота», то здесь на первый план выходит проблема их герменевтического раскрытия: понимания и интерпретации [133] Напомним, что один из главных представителей философской герменевтики Х. Г. Гадамер позитивно осмысливал дистанцию, разделяющую создателя текстов и их интерпретатора, поскольку продуктивная роль временного интервала заключается в его способности служить фильтром, в результате чего снимаются всякого рода преходящие частности и приходит полное понимание. Кроме того, Гадамер настаивал на том, что смысловые потенции текста выходят далеко за пределы того, что имел в виду его создатель, причём намерения создателя и суть реального текста нередко не совпадают. . Другое дело, что проявить понимание, т. е. встать на точку зрения Чехова в ряде вопросов, в частности — в еврейском, часто бывает невозможно, т. к. она у него четко не выявлена, можно сказать, «размазана» между крайними полюсами. По этой причине столь важную роль в раскрытии чеховских смыслов играет интерпретация. В первую очередь это касается его литературных произведений.

Литературное произведение — не зеркало реальных обстоятельств, но они не безразличны для понимания текста: исторический комментария составляет необходимый вспомогательный компонент осмысления текста. Как представления о мире необходимы для понимания слов, хотя и не определяют содержания речи, так знание исторических обстоятельств, в том числе ситуации автора, полезно для понимания литературного произведения. Чеховские тексты густы, как хорошая поэзия — каждое слово в счет. Прямая функция этой густоты — смысловая глубина, которая не приметна с поверхности. Только глаз, настроенный на тончайшие особенности чеховского языка, способен различить под поверхностью повествуемых перипетий менее очевидные события — чисто смысловые. В художественных текстах, в том числе чеховских, существенно не только то, о чем повествуется, но и то, что и как сказано. Редкостная особенность речи Чехова заключается в том, что она ненавязчива; он не щеголяет ею, а, наоборот, укрывает ее индивидуальные особенности в одежды общепринятой, расхожей речи, так что кажется, будто он занят подражанием жизни.

Подобно поэтической, речь Чехова супердетерминирована, то есть имеет дополнительные функции: помимо привычных прямых логико-грамматических функций, артикулирующих высказывание, и репрезентативных, описательных, представляющих видимые предметы и события, его речь мягко акцентирует некоторые элементы высказывания, которые в совокупности создают особый, символический уровень значений [СЕНДЕРОВИЧ. С. 350–351, 387].

Итак, поскольку текстам Чехова в большинстве своем присуща «смысловая глубина, которая не приметна с поверхности» в их понимании и интерпретации мы сталкиваемся с теми же герменевтическими проблемами, что и в случае поэтических или библейских текстов. По этой причине, во избежание излишней субъективности, ниже мы будем по возможности избегать анализа еврейских образов в чеховских произведениях, ограничившись лишь несколькими иллюстрациями герменевтических раскрытий в Гл. VIII., выполненных известными учеными-филологами.

Возвращаясь к знаковым эпизодам, которые высвечивают конкретные факты позиционирования Чехова в общественных событиях, спровоцированных пресловутым «еврейским вопросом», напомним читателю узловые моменты эпохи 80-х — начала 1900-х годов. 1 марта 1881 г. — не только дата гибели Александра II, но и точка отсчета эпохи контрреформ в истории России, знаменующейся консерватизмом и государственным протекционизмом в экономике и антилиберальной реакцией во внутренней политике, включая политику в области национально-конфессиональных отношений. На престол под именем Александра III взошел второй сын покойного императора — Александр Александрович Романов [134] Старший сын и наследник Александра II — Николай Александрович (1843–1865), на которого царь возлагал большие надежды, скончался в возрасте 23 лет от туберкулезного менингита. По отзывам его учителя, выдающегося русского ученого-правоведа Б. Н. Чичерина, цесаревич «обещал стать самым образованным и либеральным монархом не только в русской истории, но и во всём мире». Впоследствии император Александра III назвал своего старшего сына и наследника престола, родившегося через три года после кончины цесаревича Николая Александровича, в честь своего старшего брата, которого он любил «больше всего на свете». Спустя 26 лет этот мальчик станет последним царем всея Руси Николаем II. , который и по типу личности, и по мировоззрению резко отличался от своего покойного отца. Вот что пишет о нем тонкий знаток той эпохи историк Петр Зайончковский:

Александр III родился в 1845 г. и как один из пяти младших сыновей Александра II (Александр, Владимир, Алексей, Сергей и Павел), которому не предназначалось восседать на российском престоле, получил весьма скромное образование. ‹…› Будущий российский император, судя по отзывам его воспитателей, а также личным дневникам, не отличался широтой интересов, впрочем, как и другие его братья. Тупость и упрямство — таковы качества, которые обнаруживались в нем еще в раннем детстве. Наряду с шалостями, невниманием, непослушанием, а также другими детскими пороками воспитатели в своих отзывах фиксируют старательность как одно из главных качеств великого князя. В донесениях воспитателей Зиновьева и Гогеля за июнь 1856 г. сообщается, например, что по чистописанию Александр «очень старался». Особенных успехов он добивается «во фронте». Уже в пятилетнем возрасте воспитатели отмечают у мальчика усердие во фронтовых занятиях. Так, за сентябрь 1850 г. дважды сообщается, что великий князь «очень старался маршировать». Вообще же успех в науках был невелик. Абсолютной грамотностью в родном языке он так и не овладел, делая порой не столь уж несущественные ошибки. Так, в наречии «еле» он умудряется допустить две ошибки, воспроизводя его через «Ъ», как глагол «Ъсть» в третьем лице множественного числа прошедшего времени: «Ъли». Записи в дневниках Александра III не только в детские и юношеские годы, но и в зрелом возрасте не свидетельствуют об интеллектуальных запросах их автора [135] В отличие от предыдущих царей, которые (начиная с Петра I) владели двумя-тремя иностранными языками, Александр III языков не знал, а по-русски писал с грамматическими ошибками. В то же время он интересовался собиранием картин. На основе своей и своих предшественников коллекций учредил музей живописи (ныне Русский музей) для произведений отечественных мастеров [СОКОЛЬСКИЙ], [СОЛОВЬЕВ К.А.]. . ‹…› В 1865 г. великий князь Александр Александрович после смерти старшего брата Николая получает титул цесаревича и становится наследником престол [136] Когда воспитатель Александра профессор Московского университета А. И. Чивилев узнал, что его ученик объявлен наследником престола, он буквально ужаснулся и в разговоре со своим коллегой профессором К. И. Бестужевым-Рюминым сказал: «Как жаль, что государь не убедил его отказаться от своих прав: я не могу примириться с мыслью, что он будет править Россией». См. «Воспоминания Е. М. Феоктистова. За кулисами политики и литературы, 1848–1896». Л.: 1929, стр. 216–217 (далее — «Воспоминания Е. М. Феоктистова»). . Вместе с титулом он наследует и невесту покойного брата, юную датскую принцессу Дагмару. В октябре 1866 г. Дагмара становится женой будущего Александра III и начинает именоваться Марией Федоровной. Будучи человеком сильного характера, Мария Федоровна, бесспорно, оказывала определенное влияние на мужа, который ее сильно любил. ‹…› Итак, молодой царь (молодость его была относительна: к моменту вступления на престол ему шел 36-й год) не отличался умом. Один из крупных сановников царствования Александра III, начальник главного управления по делам печати Е. М. Феоктистов, по своим взглядам человек консервативно-реакционного направления, относившийся в целом к императору весьма положительно, писал: «Нельзя отрицать, что в „интеллектуальном отношении государь Александр Александрович представлял собою весьма незначительную величину. Плоть уж чересчур преобладала в нем над духом“. Продолжая эту характеристику, он отмечал: „С течением времени, когда будет обнародовано все или многое, что выходило из-под его пера, — разные резолюции и заметки, когда люди, находившиеся в непосредственных к нему отношениях, поделятся своими воспоминаниями о нем, то общее впечатление будет, конечно, таково, что нередко случалось ему высказывать очень здравые мысли, а наряду с ними такие, которые поражали чисто детской наивностью и простодушием“. Эта характеристика в целом правильна. Действительно, „простодушие и детская наивность“ являлись более характерными для императора, нежели „здравые мысли“. Даже апологет Александра III С. Ю. Витте называл любимого монарха человеком „сравнительно небольшого образования“, „человеком ординарного образования“, подчеркивая при этом, что „у императора Александра III был небольшой ум рассудка, но у него был громадный выдающийся ум сердца“ [ВИТТЕ (II). Т. 1. С. 49].