Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Дорогой Алексей Максимович, быть может, привет мой — один из последних по времени, но он не последний по глубокой памяти о годах нашей близости. Я знаю — что Вы дали нашей общей родине в годы ее уныния и безволия, — знаю — и никакое позднейшее разномыслие не дает ни мне, ни другим права своровывать под этим предлогом то, что Вам следует. Свой долг по мере сил я выполнил еще 2 года т<���ому> н<���азад>, когда хваткий антрепренер повез меня сюда из Ниццы для чтения публичных лекций. Если до Вас доходят здешние газеты, то Вы знаете, что я посвятил особую лекцию трем своим подзащитным — Вам, Короленко и поручику Пирогову [322] Поручик Вячеслав Пирогов был трижды приговорен к смертной казни «за призыв войск Владивостокского гарнизона к учинению бунтовщических деяний». Когда в ходе этого дела командующий войсками Приамурского военного округа заменил смертный приговор бессрочной каторгой и об этом был представлен доклад Николаю II, то царь собственноручно начертал на нем: «Напрасно», после чего против Пирогова было возбуждено новое дело по обвинению в призыве к мятежу уже на другой станции. 18 июня 1909 г. в Главном военном суде состоялось последнее слушание дела Пирогова. Защитником его выступал Грузенберг, после заявления которого о том, что: «Нарушено коренное правило, присущее законодательствам всех культурных стран, что за одну и ту же преступную деятельность нельзя судить дважды», Главный военный суд, согласившись с доводами защиты, постановил приговор отменить и самое дело, как неправильно возбужденное, производством прекратить. В. Г. Короленко написал о деле Пирогова очерк «Фантастическая история поручика Пирогова» (Русское богатство. 1910. № 10). Воспоминания Грузенберга «Поручик Пирогов» напечатаны в «Современных записках» (Париж, 1924. T. X X I. С. 230–246). ; вероятно, Вы знакомы и с тем, что я высказал о Вас, не считаясь с настроением местной печати и обслуживаемых ею кругов [323] Судя по газетному пересказу — «Сегодня» (Рига). — 1926. — № 20 (31 мая), Грузенберг в своей лекции рассказал о судебном процессе в связи с воззванием Горького по поводу 9 января, об обеспокоенности всей прогрессивной общественности и народных масс судьбой Горького. Завершается изложение лекции словами: «О. О. Грузенберга многочисленная аудитория благодарила шумными рукоплесканиями». . Повторять то, что думаю и высказал о Вас, не стоит. Я лишь добавлю искреннее пожелание Вам, кроме личных благ, увидеть родину счастливою, ибо я знаю, с какой любовью Вы к ней относитесь. У меня к Вам исковое требование и просьба. Исковое требование. — В письме от 12 октября 25 г. из Сорренто Вы обещали прислать мне свою новую книгу («… я Вам пришлю мою новую повесть»). Итак, не доводите себя до судебных и за ведение дела издержек. Кончим дело это миром: вышлите обещанное безотлагательно с при соединением вашей новейшей вещи. Теперь о просьбе — просьбе горячей. Когда будете в Ленинграде [324] Горький выехал в СССР из Сорренто 20 мая 1928 г. В Ленинграде находился с 30 августа по 7 сентября 1928 г. (а миновать его — грешно!), не откажите принять мою сестру <���…>. У нее к Вам небольшое дело, — для Вас пустое, а для нее жизненно важное. Черкните — исполните ли эту мою просьбу и когда приблизительно выезжаете. Благодарю Вас наперед и прошу извинить, что утруждаю просьбою. Благодарю Вас наперед и прошу извинить, что утруждаю просьбою. Что до меня, то я осел здесь, так как не в силах был дольше вы носить свою ниццскую инвалидность. Народ здесь хороший; кое-кто помнит меня за судебную помощь в национальное лихолетье (1905–1907 гг.) и оказывает мне внимание. Выступать в здешних судах не имею права, но существую безбедно консультациями и составлением кассационных жалоб. Словом, стал «винкельадвокатом» [325] «Винкельадвокат» (от нем. «Winkel» — угол) — заштатный адвокат, выполняющий мелкие поручения частных лиц. , но чувствую себя бодро: «… Живя, умей все пережить: печаль, и радость, и тревогу» [326] Строка из стихотворения Ф. Тютчева «Не рассуждай, не хлопочи!..» .

Крепко жму руку и от души желаю всего доброго.

Искренне Вам преданный О. Грузенберг

Грузенберг О. О. — Горькому М.

30 сентября 1933 г. 78, rue du Maréchal Joffre Nice

Дорогой Алексей Максимович. У меня к Вам большая просьба, исполнение которой Вас не оч затруднит: она не только справедливая, но и строго законная. 5 сент<���ября> пр<���ошедшего> года мы похоронили в Берлине нашу дочь Софью, страдавшую ок<���оло> 3 лет жестокой формой диабета. Вы знали Соню, когда ей едва минуло 10 лет. После нее осталась девочка (ныне ей семь лет!), воспитывающаяся у нас с конца второй недели по своем рождении. Она мало знает свою мать, т. к. по условиям эмигрантского существования свидания были редки, как сопряженные с большими расходами. Оставшиеся у нас фотографии Сони столь же мертвы, как мертва теперь она. Между тем в Ленинграде находится портрет Сони, хотя не из удачных, но одухотворенный. Надо, чтобы внучка имела его всегда перед глазами. — Это ее право и наша обязанность. Благодаря Вашему предстательству, — тем более трогательному, что оно было самопроизвольно, — в конце 1918 или в начале 1919 г. состоялось постановление ленинградского ЦИКа, как о том сообщил мне мой бывший помощник, об освобождении моего имущества от национализации. Я этим постановлением не воспользовался — не по гордыне, — а толь ко по той причине, что не люблю оглядываться назад и пользоваться какими-либо привилегиями: в моем возрасте надо уважать даже свои ошибки, — наглупил — отдувайся и не проси об переэкзаменовке, уподобляясь нерадивому школьнику. Но то, о чем я прошу, является, согласно постановлению ленингр<���адского> ЦИКа, моим правом. Я увез из СССР только несколько книжек с автографами, особенно мне дорогими; в числе их, конечно, ваш 1 т. с теплой надписью и стихами, вошедшими потом в вашу пьесу «Дети солнца» («Как искры в туче дыма черной, средь этой жизни мы одни»). Вы поднесли их мне в Куоккала 5 июля 1905 г. Всю же свою библиотеку я просил <���…> передать в Публичную библиотеку или в Суд; она поступила в Губсуд. Моя просьба к Вам: привезите мне [327] Грузенберг думал, что Горький выехал в СССР на время и возвратится вскоре в Италию; на самом деле в 1933 г. Горький возвратился на родину совсем. , пожал<���уйста>, портреты дочери <���жены>: они без рам займут немного места. Впрочем, дабы Вам не возиться, отдайте разрешение на пересылку их мне моему брату — Семену Осиповичу (Ленинград, Дегтярная, 39). Разрешите мне по старой дружбе сказать Вам: давно пора Вам ехать в Италию, — погода в Москве, вероятно, испортилась — и, если схватите простуду, то последствия ее могут быть оч<���ень> серьезны: что бы там ни болтали, легкие ваши плохи, образовавшиеся каверны уменьшили работоспособность их до крайности. Я знаю, что Вы теперь заняты важным делом, — не менее важным, чем ваша литературная работа: дать детям хорошие книги. Я уверен, что Вы с этой задачею отлично справитесь: порукою тому ваша любовь к ребятам. Читал я ваше письмо к ним: простое и сердечное [328] Имеется в виду обращение Максима Горького «Пионерам». . Однако оно возбудило во мне след два сомнения: 1) Вы просите ребят в своем ответе не лгать. Это легко требовать, но нелегко ребятам это исполнить. Незагубленные воспитанием (или отсутствием его) дети не л г у т, но оч<���ень> часто говорят неправду. Не мне объяснять Вам разницу между этими словами, — Вы сами знаете ее: ложь — не только объективное, но и субъективное расхождение с истиною, неправда же — только объективное расхождение с нею. Как же ребенок может исполнить Ваше приглашение? 2) Разве и сам по себе интерес к чему-либо со стороны ребенка разрешает вопрос о том, чтó следует ему читать? Должны же в этом важном деле служить руководителями взрослые. Вся ошибка — и притом тяжелая — в том, что мы стараемся всегда выпятить в ребенке особую черту его одаренности: музыкален, — сделайся в 7 лет виртуозом, балует стихами, — вытяни из него поэта. Между тем нужно как раз обратное: пополнить в ребенке то, чем он скудно одарен от природы, — иначе из него выйдет несчастный Wunderkind <���вундеркинд>. Перед детьми у нас всех громадная вина, и напрасно кричат о «неблагодарности» детей. — За что им быть благодарными? На конских заводах знают генеалогию родителей, случают их в особые часы, когда они наиболее сильны и свежи. — Нельзя: иначе, мол, пропадет дорого стоящий лошонок. А как зачинают детей? — Поздней ночью, в пьяном угаре или в перевозбуждении от затянувшейся работы: все равно, как локомотив выпускает отработанный пар. Никакая наука об евгенике, как она ни важна, не поможет, так как любовное соитие всегда будет вне контроля. Значит, государству остается лишь путем воспитания уменьшать причиненное детям их родителями зло. В немецкой литературе нет книжек, где бы детям объяснили, в доступной их постижению форме, окружающий их мир. Не только физический, но и социально-политический. Между тем во французской школьной литературе прекрасные книжки: сжатые, точные, где изложены все гражданские права и обязанности. Хотите, — я их Вам подберу и вышлю. То, что книжки эти имеют в виду другой социальный строй, лишено значения: в готовые, крепкие формы Вы можете вложить свое содержание.