Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Сила отталкивания от еврейства в самых различных слоях русского населения фактически очень велика… <���…> Я полагаю, евреям полезно увидеть открытое национальное лицо той части русского, конституционнои демократическинастроенногообщества, котораяэтим лицом обладает и им дорожит. И, наоборот, для них совсем не полезно предаваться иллюзии, что такое лицо есть только у антисемитического изуверства… <���…> При всей силе отталкивания от еврейства широких слоёв русского населения, из всех «инородцев» евреи всех нам ближе, всего теснее с нами связаны. Это культурно-исторический парадокс, но это так. Русская интеллигенция всегда считала евреев своими, русскими и — не случайно, не даром, не по «недоразумению». Сознательная инициатива отталкивания от русской культуры, утверждения еврейской «национальной» особенности принадлежит не русской интеллигенции, а тому еврейскому движению, которое известно под названием сионизма… <���…> Я не сочувствую нисколько сионизму, но я понимаю, что проблема «еврейской» национальности существует и даже растёт… <���…> Нет в России других «инородцев», которые играли бы в русской культуре такую <���значительную — М. У.> роль…И ещё другая трудность: они играют её, оставаясь евреями… <���…> Вот, не оспоришь роль немцев в русской культуре и науке; но немцы, входя в русскую культуру, без остатка в ней и растворяются. Не то евреи [СОЛЖЕНИЦЫН. С. 467–468].

Вопрос, озвученный П. Б. Струве как болезненный крик обеспокоенный за судьбы державы русской души, в другом ракурсе видения, может быть истолкован, во всех своих пунктах, по иному — так, чтобы он звучал в позитивном ключе. И действительно, чем загрязнили рудименты еврейской ментальности поэтические шедевры Пастернака или Мандельштама, вошедшие в золотой фонд русской литературы? И попали бы в него повести Бабеля, если бы не имели характерного еврейского акцента? И почему г-н Струве не затруднился обратить внимание, например, на Гоголя и Короленко, «рід-на українська мова» которых является органической составляющей их великорусского языка, делая его тем самым колоритней и богаче? И разве глубокая немецкость Вильгельма Кюхельбекера чем-то умаляет его достоинства как русского поэта, а быть иным, т. е. иметь свой особый тип видения, ни есть ли мечта любого художника? По-видимому, все же П. Б. Струве и его единомышленников страшило вовсе не то, что «входя в русскую культуру, евреи без остатка в ней не растворяются», а то наиважнейшее обстоятельство, что они — евреи! Другое дело, что из политкорректности — этот термин в то время не использовался, но нормы поведения в обществе, которые он подразумевает, были в ходу, — высказывать такие взгляды «в лоб», без каких либо фигур умолчания, «приличный» русский человек не мог. По этой причине, говоря об антисемитизме, Зинаида Гиппиус в своих воспоминаниях утверждает, что:

В том кругу русской интеллигенции, где мы жили, да и во всех кругах, более нам далеких, — его просто не было [ГИППИУС].

И, действительно, как уже отмечалось выше, представители русской интеллигенции очень часто маскировали свои юдофобские настроения «казенным» филосемитизмом. О восприятии такого рода «симпатии» с их стороны евреем-интеллектуалом дает представление короткий этюд о Горьком, мастерски написанный Оскаром Грузенбергом в его мемуарной книге «Вчера» (1938 г.).

..Нужно остановиться, хотя бы в немногих строках, на беседах с Горьким.

Первое время я избегал касаться тревожащего тогда совесть русской интеллигенции еврейского вопроса. — Из боязни нарваться на скрытое юдофобство? — Конечно, нет: не на такой линии стоял Горький. Я опасался другого: заверения в юдофильстве.

Из гордости или по какой другой причине, я всегда презирал программное юдофильство, считал его более оскорбительно для себя, нежели юдофобство. Юдофоб что? Либо ленивый глупец, не удосужившийся разобраться в своем предубеждении, либо злопыхатель, ненавидящий людей вообще и проявляющий свою ненависть по линии наименьшего сопротивление. Но с казенным юдофилом беда: говорит о евреях так, как если бы состоял членом «общество покровительства животных». Обычный я пресекал это медоточивое красноречие небрежным замечанием: стоит ли говорить о такой малости? Нация не гулящая девица, нуждающаяся профессионально в симпатии, — для нации достаточно, чтобы с ней считались и сознавали, что на малейший пинок она ответит увесистой плюхой.

Какое же отношение Горького к еврейскому вопросу? По-моему, самое правильное, — такое же, как у Короленко, Милюкова, Михайловского, — он для них не существует: евреи обездоленны в правах, — значит, на защиту их должны встать все порядочные люди.

Помню, когда он читал в Куоккале нескольким приятелем свою новую пьесу, я обратил внимание на то место, где герой говорит с ужасом о ком-то — ведь он антисемит.

Я сказал Горькому: «Лучше выбросите — это место, — не то девки засмеют, не в России попрекать кого-нибудь антисемитизмом, вещь обыденная — „артикль де Сен-Петербург [332] «Артикль де Сен-Петербург» (фр.) — буквально петербургская штучка, иносказательный намек на антисемитскую позицию царского Двора и правительства. “».

Он посмотрел на меня с удивлением и не выбросил.

Прав оказался я. Когда на премьере дошло до этого места, в публике пронесся почтительно-сдержанной, добродушный смешок.

Помню, как Горький рассказывал мне о нижегородском погроме. Прошло около 30 лет, а звук его голоса, выражение лица живут во мне, как если бы это было вчера.

Говорил он тихо, раздумчиво, вглядываясь в даль (мы гуляли), с усилием подавляя волнение: в звуке голоса сливались и боль и стыд.

Закончил он рассказ потрясающим фактом. — Толпа громила дом, населённый евреями: из неё выделилась кучка, ворвавшаяся в самой дом; из третьего этажа выбросила она огромном для похорон телом еврея. Громилы с ужасом шарахнулись и рассыпались.

Вот пойми тут, — добавил в Горький, — одна часть толпы не пощадила даже мертвого, а у другой, куда большей, мертвец подавил и злобу, и дикое озорство…[ГРУЗЕНБЕРГ. С. 442–443].

Филосемитская активность Горького вызывала порой и критическую реакцию со стороны по боевитых евреев-националистов, не желающих, говоря словами О. Грузенберга, чувствовать себя в роли опекаемых «Обществом покровительства животных». Интересным фактом такого рода реакции является публичная переписка Горького с сионистскими деятелями Баал Махшовесом [333] Баал-Машховец был одним из первых сторонников Теодора Герцля в просвещенных еврейских кругах Российской империи. Перевел на идиш книгу Герцля «Альтнойланд», принимал участие в 5-м и 12-м Сионистских конгрессах. Его изящные по форме работы отличает тонкая наблюдательность и высокоразвитый эстетический вкус. Полагал, что и иврит, и идиш в одинаковой степени следует признать еврейскими национальными языками: первый связывает еврейский народ с его историческим прошлым, а второй объединяет евреев, живущих в диаспоре. и Лейбом Яффе [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 239–241], поводом для которой послужило учреждение РОИЕЖ. РОИЕЖ было основано в 1915 г. Л. Андреевым, М. Горьким и Ф. Сологубом. Патроном общества стала Императрица Александра Федоровна (sic!), председателем — обер-гофмейстер двора граф И. И. Толстой, в организационный комитет общества вошли Л. Андреев, П. Милюков, М. Горький, А. Куприн. Учреждение РОИЕЖ стало последней, а по существу — единственной масштабной культурно-просветительской акцией русской интеллигенции такого рода. Проводилась она в суровые годы Первой мировой войны «когда, — как писал Горький в очерке „Леонид Андреев“, — из армии хлынула гнуснейшая волна антисемитизма и Леонид вместе с другими писателями, стал бороться против распространения этой заразы». На одном из первых мест в работе общества стояло издание специальной литературы, не только направленной против антисемитизма, но и рассказывающей о подлинной сути еврейского вопроса в России. В 1915–1916 гг. было выпущено несколько подобных книг. Самым известным стал сборник «Щит», появление которого вызвало большой общественный интерес и который затем выдержал три переиздания. Отметим в этой связи один малоизвестный факт. Одновременно с юдофильским «Щитом» вышел в свет, сборник явно противоположенной направленности — «Израиль в прошлом, настоящем и будущем» (Сергиев Посад: Издание «Религиозно-философской Библиотеки», 1915 г.). Он был составлен нынешним «святым новомученником и исповедником» М. А. Новоселовым, в то время оганизационной главой строго православного «Кружка ищущих христианского просвещения», в который входили о. П. Флоренский, С. Булгаков и др. мыслители. Данный сборник включал в себя содержащие юдофобские коннотации труды православных святителей: св. Ионна Златоуста, епископа Игнатия Брянчанинова, епископа Феофана Затворника, русских мыслителей: Ивана Аксакова, Федора Достоевского, Владимира Соловьева, Николая Бердяева, Андрея Белого и Василия Розанова, а также западных философов: Блеза Паскаля, Иоганна Готлиба Фихте и Хьюстона Стюарта Чемберлена. Эта книга, однако, не привлекла к себе внимание широкой общественности В 1916 г. был подготовлен еще один сборник — «Евреи на Руси», его выходу в свет помешала разразившаяся революция. Говоря о сотрудничестве Горького с Леонидом Андреевым в издании сборника «Щит», в котором собраны были самые звонкие тогда русские имена [334] Всего — 37 авторов и среди них такие тогдашние знаменитости, как Л. Андреев, Арцыбашев, Бальмонт, Брюсов, Бунин, Гиппиус, Горький, Вяч. Иванов, Короленко, Мережковский, В. С. Соловьев, Ф. Соллогуб, Тэффи… , приведем несколько высказываний последнего, касающихся еврейского вопроса, вполне характеризующих общий тон и дух этого издания.