Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

С глубоким уважением [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 240–241].

Видимо, сам Баал-Махшовец внял примирительным доводам своих товарищей и чтобы не раздувать полемику с уважаемым им человеком, закрыл вопрос. Со Львом Яффе же Горький явно поддерживал прочные деловые отношения, о чем свидетельствует адресованное ему сопроводительное письмо от 13 декабря 1916 года [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 239], приложенное к горьковской статье «Х. Н. Бялик», которая была опубликована «Еврейской жизнью» в 25-летнюю годовщину литературной деятельности поэта.

Итак, Горький симпатизировал сионизму. В первые годы знакомства с этим еврейским движением он явно был очарован романтической стороной провозглашенной им высокой цели — возрождения национального государства еврейского народа в Эрец-Исраэль. Затем, учитывая реальные обстоятельства существования еврейской диаспоры в России и под влиянием ленинской концепции пролетарского интернационализма, он посчитал сионизм движением политически незрелым, и по сравнению с популярным в еврейской среде социал-демократическим БУНДом, малоперспективным. Однако живой интерес к сионизму, как и к еврейству в целом, у него никогда не исчезал. Вот, например, несколько малоизвестных свидетельств на сей счет, относящихся к разным периодам жизни писателя. Выдающийся еврейский общественный деятель Яков Тейтель [348] Он был едва ли не единственным евреем — членом царского суда, прослужившим по российскому судебному ведомству сорок лет. Тот факт, что судебный следователь — еврей, служил для Якова Львовича источником бесчисленных невзгод, ибо христианское начальство смотрело на него как на пятно, затемняющее чистейший блеск судебного ведомства, и всячески старалось выбить его из позиции, которую он занял, кажется, ещё в «эпоху великих реформ» («О Гарине-Михайловском» [ГОРЬКИЙ (I). Т. 17. С. 65]). — «веселый праведник», как охарактеризовал его светлый образ Максим Горькийв статье «О Гарине-Михайловском», писал в своих воспоминаниях «Из моей жизни. За сорок лет» (Париж, 1925 г.):

А<���лексей> М<���аксимович> очень интересовался еврейским вопросом. Интересовался как-то особенно, не слегка, не по обязанности либерального писателя, а старался понять самую суть жизни еврея и, чтобы вернее понять, старался познакомиться с его языком и брал уроки древнееврейского языка… [349] Уроки иврита Горький брал у самарского часовщика Либермана. Однако ивритом он не овладел, как, впрочем, и ни одним другим иностранным языком. [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 429].

Писатель, журналист и активный деятель сионистского движения Бен-Цион Кац рассказывает в своих «Воспоминаниях» (Тель-Авив, 1968 г.) о встречах с Горьким в 1903 году:

..В доме О. Грузенберга я познакомился с несколькими общественными деятелями, известными юристами, а также с русскими писателями и первым из них — Максимом Горьким…

<���…>

Мы много разговаривали с ним о еврейской литературе и сионизме. Он сказал мне, что готов опубликовать <���в своем издательстве «Знание»> отдельной книгой сборник избранных произведений, переведенных с иврита и идиша, и уже ведет об этом переговоры с еврейским писателем Шолом-Алейхемом. Он уже располагает несколькими

В начале 1912 г. Тейтель был вынужден выйти в отставку, после чего он целиком ушел, по его словам, в еврейские дела. «Большими делами я не занимался, — писал он в предисловии к своим воспоминаниям, — всю жизнь я и моя жена оказывали людям мелкие услуги, приходя на помощь, по мере сил, обращавшимся к нам в трудную минуту их жизни».

переводами, но не все они ему нравятся. Самой интересной вещью ему кажется рассказ Бялика «Арье „Баал Гуф“» [350] Этот рассказ см.: URL: https://unotices.com/book.php?id=157254&page=1 , но, по его мнению, нужно сократить конец этого рассказа [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 439].

Нахум Соколов — один из видных деятелей политического сионизма, с 1906 года Генеральный секретарь Всемирной сионистской организации в своей статье «Беседа с Горьким» от 5/18–6/19 декабря 1905 года в варшавской ивритской газете «Хацвира», рассказывал о скептическом отношении Горького к будущему политического сионизма, поддержке им принципа национальной автономии, пропа-гандировавшейся БУНДом, и его категорическом неприятии идеи ассимиляции еврейского народа. Он писал:

Вчера я был в <���петербургском> доме адвоката О<���сипа> Г<���рузенберга> и встретил выходящего оттуда Горького. <���…> когда он вышел, адвокат спросил у меня, знаком ли я с Горьким? — Нет, незнаком! — Хочу ли я с ним познакомиться? — Разумеется! — Если так, то я дам вам письмо и поскорее идите к нему!

Итак, вооруженный письмом, уже на следующие утро Я пошёл к Горькому.

<���…>

.. без особой учтивости, но и без высокомерия, очень просто и естественно Горький пригласил меня войти в гостиную <���…> и очень легко и по-дружески начал беседу:

<���…> Вы думаете, что я не знаю о вас, что я о вас ничего не слышал? Вы знаете, как мне хотелось с вами повидаться… Просто не было возможности… Вы живёте в Варшаве… Да, да, я знаю…

<���…>

..Он говорил о еврейских погромах, о том, что в них виновен только старый режим. Это тяжело больной, который не уйдет со света, пока не совершит всех возможных преступлений. Он полагает, что когда-нибудь погромы станут лишь печальным достоянием истории. Я же сказал, что когда дело касается евреев, истории неизменна, хоть имеет семьдесят ликов; сейчас один, а в другой раз — другой. В час бури еврейский корабль плывет без капитана и без кого бы то ни было, кто за него отвечает…

.. я выразил опасения, что революционные партии могут навязать нам ассимиляции.

— Я хочу заявить, — сказал Горький, — что категорически возражаю против ассимиляции евреев другим народам (я привожу здесь его высказывание слово в слово), так как ассимиляция — это убийство, a особенно ассимиляция евреев. Таково было моё мнение давно и таково же моё мнение сейчас. У вас, евреев, есть свой тип, свой образ, своя высокая мораль, культура и удивительная развитость. И всему этому должна дать неограниченную свободу. Необходимо дать евреям полную автономию и нельзя, чтобы вас заставили принять какой-то пестрый и безликий вид. <���…>

— Я не знаю, как устроятся дела в технических деталях, но они должны быть устроены честно, а честность противоречит всякому принуждению, насилию и соблазну.

Он сказал, что ненавидит всякую софистику и праздную болтовню. И при этом он стал читать мне «проповедь» ходя взад и вперед по залу, где мы сидели.

— Я восхищаюсь и прихожу в волнение, глядя на изумительную историю еврейского народа. Вот это народ! В его душе есть нечто вроде ключа, бьющего идеями, особенно идеями возвышенными и отвлеченными, но, взятыми из реального мира. Как только возникают новые горизонты религии, новые сферы духовных идеалов, новая область философия — сразу туда являются сотни евреев! В них есть благородство смелого и святого духовного порыва!