Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Потом было возвращение кружным путем в Россию, 1914–1915 годы в Петрограде, а затем «прожил я долгие месяцы на фронте» («Розовый домик») [1058]«в печальных болотах Минской губернии» («В Россию»). Алексей Бурлешин справедливо отметил, что «на фронте» здесь означает совсем не в боевых частях, а в так называемых «земгусарах», то есть в каком-то из подразделений Всероссийского Земского союза. Мы не знаем, был ли он призван или добровольно стал служащим Земсоюза. К этой организации относились современники и относятся сейчас по-разному. С одной стороны, к его служащим прилипла презрительная кличка «земгусары». С другой — не будем забывать, что среди прочих там служил и А. Блок. Хорошо знавшие Ауслендера полагают, что он служил достойно. См., например: «Сергей Ауслендер оказался на фронте, где в Земском Союзе неожиданно для всех, его знавших, проявил большую энергию, любовь к работе и распорядительности. Та неспособность к житейским делам, которая отличала его прежде и делала „поэтом“ в жизни, вдруг исчезла, и он почувствовал большую радость в нечаянно ему открывшейся практической работе. Таким отныне он остался до конца» [1059]. Как бы то ни было, с начала 1916 года [1060]и до конца 1917 или самого начала 1918 он был в прифронтовой полосе. Единственный выезд, о котором мы знаем, так был им описан: «В первой половине прошлого октября приехал я по делам службы в Москву. Впервые после революции выбрался я из нашего фронтового захолустья» [1061]. После недолгого пребывания в первопрестольной он вернулся к месту службы. 18 ноября 1918 года появляется его первая статья в омской газете «Сибирская речь», где он продолжит публиковаться на протяжении почти года — до 8 ноября 1919 г. А что было в интервале? Где Ауслендер был, что печатал? Полной информацией об этом мы не обладаем, но хотели бы предложить вниманию читателей ряд сведений о его жизни и деятельности в 1918 году.

В очерке «Розовый домик» читаем: «Потом революция, восторженная вера, потом темное томление духа, весенний Керенский, корниловская смута, унылые дождливые дни конца октября, сколько часов, дней, радостных и тягостных»; «и вот шесть месяцев жил беженцем в Москве» («В Россию») [1062]. В московской литературной хронике впервые он упоминается 24 февраля, когда в Литературно-художественном кружке читает рассказы «В царскосельских аллеях» и «Московская принцесса», заслужив уничижительный отзыв Бунина [1063]. 15 марта Ауслендер участвует в официальном открытии кафе «Музыкальная табакерка», где читает «Московскую принцессу» [1064], 18 марта выступает там же на вечере «Живые альманахи» [1065], на следующий день замечен на обсуждении пьесы Л. Столицы в вечере на ее квартире [1066]. 20 марта снова участвует в «Живых альманахах» [1067], однако вскоре подписывает заявление о прекращении сотрудничества с кафе [1068]. «Живые альманахи» перемещаются в кафе «Десятая муза», и Ауслендер выступает на их вечере 21 апреля [1069]. В это время фиксируется его сотрудничество с газетами «Наш век» и «Раннее утро».

23 апреля в Москве вышел первый номер газеты «Жизнь», и на два с половиной месяца Ауслендер становится постоянным сотрудником этой газеты, причем не просто сотрудником со стороны, время от времени публиковавшим свои статьи в газете, — он работал там в полную силу.

Как нам представляется, в значительной степени это было связано с тем, что многие активные сотрудники газеты принадлежали к одному из типов «людей революции», для которого были характерны более чем скептическое отношение к императорской власти (напомним, что дело происходило еще до убийства императорской семьи), надежды на серьезные революционные преобразования в России и стремление помочь новой власти, но в то же время постепенное осознание того, что эта новая власть вполне определенно не желает сотрудничать с симпатизирующими ей, но не желающими слепо подчиняться гражданами. Наиболее яркими представителями такого типа среди постоянных авторов «Жизни» были Владимир Рындзюн, будущий автор «Записок мерзавца» и «Авантюристов гражданской войны» Александр Ветлугин, тогда только начинавший литературную деятельность [1070], и вполне известный, а в определенных кругах даже популярный Сергей Ауслендер.

В их лице мы получаем два варианта жизненной судьбы двух писателей. Оба они уходят из революционной Москвы к белым, но первый (Рындзюн-Ветлугин) выбирает путь эмиграции, выпускает несколько замеченных печатью того времени книг, на какое-то время становится спутником Есенина и Дункан и, сопроводив их в САСШ, остается там на долгое время (с кратковременным возвращением в Европу), сделавшись сперва издателем женского журнала, а затем — видным голливудским деятелем. Скончался в 1953 году, на 16 лет пережив Ауслендера. Тот же не хочет или не может отказаться от России, пусть даже советской, и находит себе в ней место, но и он «общей не уйдет судьбы». Но эта жизненная судьба предопределяется не только обстоятельствами, но и личной психологией, системой ценностей и пр. Не возьмемся здесь судить о Рындзюне-Ветлугине и о том, насколько его собственная психология спроецирована на психологию его героев, авантюристов и мерзавцев, в чем его постоянно обвиняли современники. Однако несомненным кажется, что для него литературная работа являлась именно работой, он хладнокровно и рассудочно писал свои статьи, подчиняясь условиям работы в том или ином издании и стремясь занять там одно из первых мест [1071].

Но ранее почти не попадавшие в поле зрения исследователей материалы, опубликованные Ауслендером в 1918 году, позволяют и лучше понять его психологию, и добавить некоторые подробности к описанию его жизни. Так, из очерка «Голубой Киев» мы узнаем, что приготовительный класс гимназии он проходил именно в Киеве [1072]. Во второй части «Страниц из дневника», получившей название «Розовый домик» (посвящены встрече с Б. Казарозой), и в последнем из напечатанных в «Жизни» материалов «В Россию» он много говорит о своей жизни в 1914–1918 гг.

На фоне Рындзюна-Ветлугина Ауслендер выглядит почти романтическим персонажем. Во всяком случае, таким его рисуют публикации в газете «Жизнь», особенно те, что написаны в особом жанре, не получившем, как кажется, развития. Речь идет о чем-то вроде «Заметок писателя»: на следующий день после события автор передает читателям свои наблюдения и выводы, подчиняя их не столько логике происходившего, сколько логике тех принципов, которые культивирует газета. Кажется, разницы нет, но она кроется в деталях. Рындзюн пишет как репортер, прямо с места события, и даже там, где пытается рассуждать, видно его приспособление не к общему духу, а к текущему моменту. Ауслендер в отличие от него пишет не сразу, а на следующий день, чтобы иметь возможность хотя бы минимально осмыслить свои впечатления, и осмыслить их эмоционально, в общем духе размышлений о России, русском духе, формах правления и т. д.