Марк Уральский - Бунин и евреи

«Трудно, действительно, учесть, как бы сложилась моя жизнь, если бы я тогда, будучи в силу слепого случая демобилизован в Сент-Максиме, одном из курортов средиземноморского побережья, не вздумал “забрести” к Буниным перед тем, как принять дальнейшие решения. Помимо привязанности к Бунину, этот визит в Грасс был продиктован еще и тем, что пока я был в армии, я вел учащенную переписку с Верой Николаевной. Надо сказать, что ее длинные письма, приходившие по полевой почте <���…> были для меня своего рода праздником, и я могу только пожалеть, что мне не удалось сохранить их. Эти письма, несомненно, представляли бы определенный историко-литературный интерес. В них со свойственной ей дотошностью, наряду с описанием всяких мелочей и курьезов парижской литературной жизни в первые военные месяцы, неизменно, пускай даже однобоко и с некоторой наивностью, но все же достаточно выпукло и с крупицей иронии, восстанавливалась некая хроника бунинского осложненного быта» 26.

Эта характеристика эпистолярного наследия В. Н. Муромцевой-Буниной вполне приложима к ее письмам М. С. Цетлиной, публикуемым ниже, в гл. V.. Что же касается «праведничества» Буниных, т. е. их участия в спасении преследуемых нацистами евреев, то на этот счет можно привести еще один пример – историю проживания на вилле «Жанетта» пианиста-еврея Александра Либермана и его жены Стефу, о чем в вышеупомянутом письме сообщал Леонид Зуров Милици Грин 27.

Вера Николаевна в письме к М. С. Цетлин в Нью-Йорк 28, посланном, по-видимому, в двадцатых числах января 1942 года сообщает:

«Из новых приятных знакомых: Либерманы… Очаровательные люди, а он такой редкий талантливый человек, что я не встречала. Всегда ему хочется своей музыкой доставить удовольствие. Редкая простота при таланте. Но сейчас его жена только что перенесла серьезную женскую операцию, вероятно, дорого им это обойдется. Жаль, что здесь он не может применить себя. <���…> Мы с ними встречали Новый Год по старому стилю».

В это же время – 22 января 1942 года, Бунина писала своей близкой французской знакомой Т. Д. Логиновой-Муравьевой:

«Мы очень мило встретили Новый Год по старому стилю. У нас были наши каннские новые друзья, Анна Никитишна Ганшина 29и супруги Либерман. Он пианист. Было мясо (на счастье), водка, посильная закуска, каннцы привезли пирог, бульон, торт, пряник, я достала gateau du roi (Gateau du roi – рождественский сладкий пирог), печенья. Словом, поужинали так, как давно не ели, затем в салоне перед камином сначала просто сидели, а затем пили чай с вкусными вещами, а в промежутке Леня сварил глинтвейн. Часть ушла спать в полночь, и мы – mme Ганшина, Либерман, Лёня и я – просидели до 2-х часов, ведя очень интересные разговоры, и чего-чего мы не касались. Много говорили о музыке, литературе. Либерман умный и тонкий человек. Спать гости легли по-вагонному, сняв только верхнее платье. Настроение весь вечер было у всех хорошее, дружеское. Я, кажется, после родного дома никогда приятнее не встречала Нового Года. И, не сглазить, с этих пор и дома хорошая атмосфера» 30.

А вот что по поводу спасения Буниным А. Либермана и его жены сообщает А. Бабореко 31, состоявший в переписке с музыкантом:

«Бунин прятал у себя людей, подвергавшихся фашистским преследованиям. Он спас от карателей пианиста Александра Борисовича Либермана и его жену.<���…>

А. Б. Либерман писал 23 июня 1964 года:

“Да, мы хорошо знали Ивана Алексеевича и Веру Николаевну. <���…> Во время войны они жили в Grasse, а мы недалеко от Grasse – в Cannes, на юге Франции. Иван Алексеевич часто бывал в Cannes и заходил к нам, чтобы потолковать о событиях дня. Как сейчас помню жаркий летний день в августе 1942 года. Подпольная французская организация оповестила нас, что этой ночью будут аресты иностранных евреев (впоследствии и французские евреи не избежали той же участи). Мы сейчас же принялись за упаковку небольших чемоданов, чтоб скрыться ‘в подполье’. Как раз в этот момент зашел Иван Алексеевич. С удивлением спросил, в чем дело, и, когда мы ему объяснили, стал настаивать на том, чтобы мы немедленно поселились в его вилле. Мы сначала отказывались, не желая подвергать его риску, но он сказал, что не уйдет, пока мы не дадим ему слова, что вечером мы будем у него.

Так мы и сделали – и провели у него несколько тревожных дней. Это как раз было время борьбы за Сталинград, и мы с трепетом слушали английское радио, совершенно забывая о нашей собственной судьбе… Пробыв около недели в доме Бунина, мы вернулись к себе в Cannes. В это время Иван Алексеевич был стопроцентным русским патриотом, думая только о спасении Родины от нашествия варваров”» 32.

Сведения о пианисте А. Б. Либермане, наличествующие в открытом информационном пространстве, крайне скудны. Как артист он оказался в тени своего более молодого земляка, тезки и однофамильца Александра Семёновича Либермана (4 сентября 1912, Киев – 19 ноября 1999 Майями Бич, США) – знаменитого франко-американского художника, скульптора, денди, поэта, «русского царя» Нью-Йорка, создателя эталона глянцевой журналистики XX в. Тем не менее, общую картину жизни А. Б. Либермана автору настоящей книги удалось, в конечном итоге, реконструировать.

Согласно документам, обнаруженным в берлинском Отделе компенсаций государственного агентства по вопросам гражданского регулирования 33и в частности его собственного сделанного под присягой заявления на немецком языке (Eidesstattliche Erklarung) от 1957 г. 34, Александр Борисович Либерман родился в г. Стародуб Черниговской губернии 31 июля 1896 года, в еврейской семье. Там же в 1914 г. с отличием закончил местную гимназию (в документах имеется копия аттестата зрелости № 508 от 2 июня 1914 года), после чего продолжил свое образование в Киевской консерватории, где учился искусству игры на фортепьяно у профессоров Беклемишева и Блюменфельда.

24 июня 1920 г. А. Либерман был «удостоен диплома на звание свободного художника», на основании свидетельства Художественного Совета Киевской консерватории за подписью ее директора Рейнгольда Глиэра, в котором указано, что он с отличием «выдержал публичное испытание по установленной для получения диплома программе» как в «главном, избранном для специального изучения предмете игре на фортепьяно (по классу профессора Беклемишева) », так и во второстепенных обязательных предметах». Тем не менее, в списке выпускников Киевской консерватории 35его имя не значится. Впрочем, в нем нет и имени Владимира Горовица, окончившего ее в том же году, с которым, по свидетельству учеников А. Б. Либермана, он был лично знаком.

После окончания Киевской консерватории Либерман работал на факультете фортепьяно ассистентом, а в 1921 г. пианист вместе с женой Стефанией («Стефа»), своей бывшей студенткой, посчитав за лучшее уехать из Советской России, перебрались на жительство в Берлин. Здесь Либерман шлифует свое мастерство у Бузони 36– выдающегося итальянского композитора, пианиста и музыкального теоретика, большую часть своей жизни проработавшего в Германии.