Марк Уральский - Бунин и евреи

На одном из концертов Либерман познакомился с голландцем Эгоном Петри (Petri, 1881–1962), также одним из учеников Ф. Бузони, в то время являвшимся уже его ближайшим сотрудником, ставшим впоследствии пианистом с мировым именем.

«Два музыканта подружились, и Либерман стал совершенствовать свое пианистическое искусство у Петри. Вскоре Либерман был приглашен Петри на должность его ассистента в берлинскую Высшую музыкальную школу», – где на основании выданного ему Прусским министерством науки, культуры и народного образования разрешения работал как внештатный профессор в 1925–1926 гг. Получить разрешение на работу и должность в именитом государственном учреждении, для молодого никому не известного беженца без гражданства, несомненно, было удачей, граничащей с чудом!

Впоследствии А. Б. Либерман зарабатывал себе на жизнь исключительно как преподаватель игры на фортепьяно. В одиозной книге Тео Штенгеля и Херберта Геригка 37«Лексикон евреев в музыке. С реестром еврейских произведений. Составлено по поручению имперского руководства НСПГ на основе официальных документов, проверенных ответственными партийными работниками» 38, А. Либерман указан именно как «преподаватель игры на фортепьяно».

В 1926 г. Эгон Петри ушел из Берлинской музыкальной школы и уехал в Закопане (Польша). Вслед за ним Школу покинул и Либерман, который, добившись в 1930 г. от Прусского министерства науки, культуры и народного образования официального звания «преподаватель музыки», получил неограниченную возможность иметь частную преподавательскую практику, вести занятия в консерватории и на музыкальных семинарах. По утверждению А. Либермана, его имя было широко известно в берлинских музыкальных кругах, где он пользовался высоким авторитетом и имел большое количество учеников.

Счастливая и вполне обеспеченная жизнь четы Либерманов закончилась с приходом к власти Гитлера в 1933 г. Из-за проводимых нацистами планомерных акций бойкота евреев во всех областях общественной жизни, А. Либерман потерял большинство своих учеников, а летом 1935 г. его и вовсе лишили права заниматься преподавательской деятельностью.

В этом же году супруги Либерманы перебрались во Францию, в Париж, где получили вид на жительство, но! – без права работать в стране, и два года, по утверждению Либермана, существовали только на собственные сбережения.

Когда немцы оккупировали Париж и северную часть Франции, супруги Либерман перебрались на Лазурный берег, где давно уже существовала русская диаспора. Здесь Александр Либерман открыл в Ницце собственную музыкальную школу. Либерманы пытались получить визу для эмиграции в США, но им это не удалось.

Ницца, вместе с другими близлежащими юго-восточными городами средиземноморского побережья Франции – Каннами, Грассом, Ментоной, входила в итальянскую зону оккупации, где итальянские военные отказывались подчиняться приказам об арестах и депортации евреев. Тысячи французских евреев бежали сюда после ноября 1942 г., дабы избежать преследований в вишистской Франции, где время от времени французская полиция, дабы ублажить немецкие власти, все же делала облавы в поисках коммунистов и евреев.

В дневнике Бунина, хранящемся в архиве Буниных в РАЛ, имеется запись за вторник 01.09. 1942 г.:

«Еврейские дни дошли и до нас. В Париже, говорят, взяли 40.000. Хватают по ночам. 10 минут на сборы. И мужчинам и женщинам бреют головы – и затем человек исчезает без следа. Детей отнимают, рвут их документы, номеруют – будет без роду-племени, где-то воспитают по-своему. Молодых евреек – в бардаки, для солдат… У нас взяли уже, говорят, человек 700–800 39. <���…> 25-го авг<���уста> до Cannes <���Канн> доехал с какой-то блядью, в такси, заплатил 50 фр<���франков> (она – 250). Зашел к Л<���иберманам>. Вечером они к нам» 40.

В сентябре 1943 г., после капитуляции Италии, немецкие войска заняли департаменты, входившие в итальянскую зону оккупации, и приступили к ее «зачистке». Повальные облавы, аресты и депортации евреев в лагеря смерти продолжались вплоть до освобождения Франции союзниками в июне-августе 1944 г. В течение пяти месяцев приблизительно 5000 евреев было схвачено и депортировано.

Когда итальянцев сменили немцы, условия жизни ухудшились, и Стефа, имевшая типично «арийскую» внешность, раздобыла фальшивые документы, по которым числилась одинокой женщиной, и сняла маленькую квартирку в тихом месте, в которой тайно поселила мужа. Либерман прятался в ней до конца войны, носил специальные мягкие тапочки, чтобы соседи не могли слышать его шагов, не выходил на улицу в дневное время, а Стефа, находясь постоянно под угрозой быть арестованной, выполняла все его поручения.

С сентября 1943 года по сентябрь 1944 года супруги жили в условиях постоянной смертельной опасности и нищеты.

«Естественно, было совершенно невозможно как-то зарабатывать. Мы жили в это время на выклянченном мороженом картофеле и гнилой моркови. И при этом в постоянном страхе, что нас в любой момент может обнаружить гестапо во время проведения очередной облавы. Вполне понятно, что мы не имели возможности получить медицинскую или зубоврачебную помощь», – свидетельствует А. Либерман.

После освобождения Франции супруги в сентябре 1944 г. вернулись в Париж. Три года они перебивались с хлеба на квас – с работой было, как никогда, плохо. Наконец, списавшись со своим другом и учителем Эгоном Петри, преподававшем с начала 1940-х в калифорнийском Mills College, Либерман занимает у знакомых несколько тысяч долларов и, оставив жену в Париже, отправляется за океан. Летом 1947 г. он приезжает в Окленд, где живет Петри, с надеждой на то, что старый друг и учитель устроит его на работу.

В статье «Эгон Петри и “петриоты”» 41со слов одного из патриотов рассказывается следующая история.

«Эгон Петри, пригласив в свое время Либермана приехать в Окленд, впоследствии, из-за повседневной бытовой суеты, об этом совсем забыл. Либерман, практически не говоривший тогда по-английски, имея на руках из имущества только несколько чемоданов, пересек всю Атлантику и 3000 миль континентальной части Соединенных Штатов и прибыл в Калифорнию. Когда же он, наконец, появился в доме Петри, тот, открыв дверь, в ответ на приветствие воскликнул: “Что случилось, Саша, что ты делаешь здесь?”»

«Забывчивость» Эгона Петри, являлась, конечно, не более чем шуткой, ибо, как явствует из последующей судьбы Либермана, его старый друг был человеком благородным и ответственным. С лета 1947 г. Александр Либерман, практически не владевший английским, стал преподавать вместе с Эгоном Петри в Mills College – одном из самых престижных музыкальных учебных заведений в Калифорнии.

Несмотря на все трудности новой жизни Либерманы не забывали об Иване Бунине, доживавшем свои дни в Париже. Вплоть до кончины писателя они поддерживали с Верой Николаевной регулярную переписку. Помимо писем Александра и Стефы Либерман к В. Н. Муромцевой-Буниной 42в РАЛ хранится ее набросок свидетельства на французском языке о тяжелой подпольной жизни Либерманов в Ницце, датированный 1958 г. По всей видимости, документ такого рода понадобился Либерманам как свидетельское показание третьего лица при оформлении ими компенсации у правительства ФРГ.