Марк Уральский - Бунин и евреи

Алданов пишет Бунину 15 апреля :

«…если Вы питаетесь одной брюквой и если у В<���еры> Н<���иколаевны> “летают мухи”, то как же Вам оставаться в Грассе?! Подумайте, дорогой друг, пока еще можно думать. Возможностьуехать Вам вдвоем – есть… Как Вы будете жить здесь? Не знаю. Как мы все, – с той разницей, что Вам,в отличие от других, никак не дадут “погибнуть от голода”. Вы будете жить так, как жили во Франции тринадцать лет до Нобелевской премии. <���…> Только что я позвонил Александре Львовне <���Толстой>. Она мне сказала, что для Вас собрано уже пятьсотдолларов, из которых 50 и 150 уже Вам переведены… Кроме того послана посылка. Кроме того, по её словам Вам обеспечены… два билета для поездки из Лиссабона сюда. <���Что касается журнала, то в начале – М. У.> обещали золотые горы. Когда дело дошло до выполнения, то оказалось, что немедленно можно получить 500! <���…> Одну книгу мы всё-таки выпустим осенью, а там видно будет. <���…> я кое-как живу своим трудом. <���…> Пишу в американских журналах, – по-русски или по-французски. <���…> а они переводят сами».

К концу апреля 1941 года настроение у Буниных явно стабилизировалось, состояния страха и безысходности отступили перед человеческой приспособляемостью к условиям реальной жизни. Это видно из письма Буниной Цетлиной от 27 апреля , где, например, есть такие строки:

«Вообще установился новый быт, в который мы уже вжились. И если бы у меня было больше сил, то я с удовольствием проводила бы иногда время в очередях. Много новых черт узнала я во французском народе, больше почувствовала страну. Надо сказать, что я очень бодра духом и даже нахожу, что в такой трудной жизни есть и своя хорошая сторона. Все стали менее требовательны. Капризам места нет, но это, конечно, хорошо с духовной стороны, а с физической – трудновато

<���…>

За последнее время я стала из Лиссабона 111получать разные съедобные вещи и сразу почувствовала прилив сил! <���…> Мы пита<���емся> почти исключительно овощами, но без картофеля, почти стали травоядными животными. Мясо имеем два раза, а иной раз и один в неделю, раз в неделю, а иногда раз в две недели выдается что-нибудь из колбасной, в последний раз по 50 гр. на лицо. Но были и этим довольны: на пасху была ветчина! Правда по лепестку, но и это было приятно. Было и несколько крашеных яиц. Вот и все из пасхального стола! <���…> На праздниках все, кроме меня, побывали в гостях, и кто-то покушал курочки, кто уточки. А у меня на первый день был длительный припадок <���желудочные боли – М. У.>, и я не поехала, куда была приглашена. Но курицу тоже попробовала, мне прислал хозяин <���одного дома – М. У.> вместе с И<���ваном> А<���лексеевичем>. И, нужно сознаться, вкусной она мне показалась такой, что и сейчас вспоминаю с волнением».

Теме «отсутствие картофеля» заметное внимание уделяет и Бахрах, иронизируя по поводу одной фразы Бунина, цитируемой в воспоминаниях А. Седых:

«…“В прошлом году еще мог писать, а теперь не имею больше сил. Холод, тоска смертная, суп из картошки и картошка из супа…” 112

Надо тут отметить, что департамент Приморских Альп, в котором находится Грасс, картошки да и вообще овощей почти не производит, и в военные полуголодные годы, то есть, в тот период, когда я у Бунина жил, картошка была у нас величайшей редкостью. Ее почти невозможно было достать даже на черном рынке, и только несколько драгоценных картофелин иногда, крайне редко, преподносили Бунину в знак почитания знакомые русские куроводы из окрестностей Грасса, которые разводили эту изысканную овощ только для себя. Эти полузабытые нами плоды земли Бунин тотчас же уносил к себе наверх, хранил за семью замками и ни с кем, конечно, ими не делился.

Не менее непонятно в этом письме заявление о том, что он не имеет сил писать: это был как раз период его напряженнейшего творчества, когда над рассказами, составившими сборник “Темные аллеи”, он работал с утра до вечера, почти без передышки, точно торопясь их дописать» (Бахрах. С. 31).

И все же весной 1941 года Бунин продолжал паниковать настолько, что решился написать даже Алексею Толстому:

2 мая: «Алексей Николаевич, я в таком ужасном положении, в каком еще никогда не был, – стал совершенно нищ (не по своей вине) и погибаю с голоду вместе с больной Верой Николаевной. У вас издавали немало моих книг помоги, пожалуйста, не лично, конечно: может быть, Ваши государственные и прочие издательства, издававшие меня, заплатят мне за мои книги что-нибудь? Обратись к ним, если сочтешь возможным сделать что-нибудь для человека, все-таки сделавшего кое-что в русской литературе. При всей разности наших политических воззрений, я все-таки всегда был беспристрастен в оценке современных русских писателей, отнеситесь и вы ко мне в этом смысле беспристрастно, человечно. Желаю тебе всего доброго.

Ив. Бунин» 113

6 мая Бунин пишет Алданову большое письмо, в первой части которого подробно описывает свои бытовые трудности:

«…Живем мы все хуже и хуже, истинно на пище Св. Антония, но и та пища становится уже до смешного дорога. Кроме того, пропадаю от налогов – плачу taxe de sejour 114за всех своих домочадцев, – не выгнать же их на улицу без гроша в кармане! – выплачиваю квартирный налог (почти 2 тысячи) и должен, оказывается, заплатить еще около четырех тысяч налога, причитающегося с хозяйки нашей виллы, уехавшей из Грасса еще 3 сент<���ября> 39 года: раз, говорят, она уехала и не может платить, платите Вы, Monsieur Bunin, из той суммы, которую вы должны ей заплатить за виллу; я отвечаю, что я ей за первый год уже все заплатил и имею на это расписки, а за второй не плачу и не буду платить до окончания войны, не имея на это никакой возможности; но меня не слушают, – мы, говорят, ничего этого знать не хотим и, если не заплатите, будем вас преследовать. Написал в Виши министру финансов, но навряд он мне поможет < Да, требуют еще за парижскую квартиру 2900 фр.!>. Но оставим мы все это – равно как и все то прочее, что я переживаю.

<���…>

“Темные аллеи” Вы теперь, верно, уже получили – от Сергея Николаевича Барсукова, русского американца, известного пианиста, жившего в Cannes <���Каннах> (хорошего знакомого Рахманинова)…

<���…>

Повторяю: эту книгу я послал Вам прежде всего потому, что мне часто приходит в голову: мало ли что может со мной случиться, пусть будет один экземпляр моей новой (и, верно, последней) книги в сохранности, в надежных руках – для потомства»

На печатание книги Бунин, судя по его высказываниям в письме, не надеется. Более того, сомневается в возможности печатания его сборника в журнале, т. к. неясно «будет ли журнал и сколько времени он просуществует. <���…> Ведь журнал не альманах».