Марк Уральский - Бунин и евреи

«Читали ли вы, дорогой Марк Александрович, это гнусное интервью? <���…> Каково!! Мне и не снилось этого говорить. <���…> Бесстыдство этой стервозной газеты дошло до того, что я послал “привет и пожелание успеха ей”».

По словам Бунина он уже написал и послал в газету опровержение (прилагается копия письма в редакцию «Советский патриот» от 1 июля) и пригрозил подать на нее в суд за клевету. Что весьма показательно с точки зрения характеристики тогдашней атмосферы в эмигрантском сообществе, – в последних строках своего письма Бунин через Алданова попросил дружественное ему «“Нов<���ое> Рус<���ское> Слово” не делать бума – мне это будет опасно».

29 июня Бунина – Ландау-Алдановой :

«Дорогая Татьяна Марковна,

Наконец, я нашла в себе силы, чтобы написать Вам, поблагодарить Вас за милую память. Вы очень тронули меня своей посылкой, особенно тем, что Вы первая их всех моих друзей решили побаловать меня. И прямо спасли. Она из Грасса гналась за нами и попала к праздникам, когда мы только что приехали в Париж и еще не успели освоиться с новыми обычаями “нашего маленького городка” 173– могла угощать чаем и кофием гостей после пятилетней разлуки. Впрочем, у нас были и кулич, и пасха, и крашеные яйца, чего не было уже целых четыре года! Все сделали Ляля <���Жирова> и Б.С. Нилус.

Сборы в Грассе, уборка Jeannette <���“виллы Жанет” – М. У.>, хлопоты по переезду, сам переезд, приезд, встречи с друзьями, говенье (мы приехали в Париж на Страстной), долгие службы, Светлая ночь, праздники, метро, разборка вещей дома, всякие пакеты, записи, “радиасион”<���вычеркивания из списка, фр. – М. У.> – все меня очень утомили, и от моего грасского бодрого настроения, неутомимости и энергии осталось немного. Мой вид стал пугать. Сзади – восемнадцать лет, а о лице и писать не хочется… <���…> С нами опять живет Ляля <���Жирова>, много помогает, но она тоже, пожалуй, еще даже больше нездорова, чем я, после всего того, что ей пришлось пережить, но все же вдвоем легче. Стараюсь отдыхать днем, но все же стирка утомляет сильно, и всего прачке не отдашь – держат иной раз более трех недель! Плохо очень с мясом, а мы еще из-за переезда потеряли право на получение “американского”, и имели в месяц по крохотному кусочку. <���…>

Однако же я понемногу прихожу в себя, вид лучше, сил больше, правда, метро почти не пользуюсь. В гости хожу редко, у некоторых еще до сих пор не была.

Прошел и вечер “моего”. Прошел хорошо. Удачно во всех отношениях. Читал “Чистый понедельник” и “Генрих”.

На вечере видела “далеко не всех” – кого уж нет, а те далече, но все же человек сто было знакомых из четырехсот. Знаете ли Вы, что у бедной Фенички < Шлезингер > отрезали палец указательный на правой руке. Как теперь ей массировать? Страдала она, по-видимому, очень. Десять раз резали.

От Рери имею два письма. <���…>

Ваших <���Л., Б. и В. Полонских> видаю. Старшее поколение изменилось мало. А Лялю <���Полонского> не узнать. Даже за нашу разлуку он стал другим. Утерял прелесть первой юности, стал красивым молодым человеком. Увлекается геологией. Очень мил, но у них “отцы и дети” при взаимном обожании. До конца я его еще не поняла. Редко вижу и не вполне его чувствую.

Ни с кем из парижан часто не вижусь, кроме Б. С. Нилус, с которой живем на одной площадке, реже – с Н. И. Михельсон, ибо записаны в одной молочной.

У меня новое занятие – преподаю русский язык одному ученому физику, морскому офицеру, которому пришлось бежать через Испанию в Англию. Он уже говорит по-русски, читаем с ним “Детство” и “Отрочество”. Приходится учить его по новой орфографии… Платит хорошо и пока доволен. Я повторяю грамматику Кульмана. Вспомнила и о залогах и видах. Узнала, что, по Кульману, только три залога – действительный, страдательный и средний, вмещающий в себя остальные все. Бедная Наталья Ивановна <���Кульман>очень подалась. Горе ее безутешно. Забывается лишь в работе над лекциями мужа. Морально ей очень трудно. Вот бы кому следовало устроить посылочку. Я думаю, < Литературный> Фонд мог бы ей послать.

О Гале и Марге пришла весть, что они живы, но после разрушения города двенадцать дней не могли выбраться оттуда. Борис < Зайцев > же с <���дочерью > Наташей с августа месяца где-то в деревне, в замке у друзей.

Уже поздно. Пора спать. Дружески обнимаю Вас, моя милая.

<���…>

“Мой” целует Вашу руку. Леонид Федорович <���Зуров> кланяется.

Ваша В. Б.»

На тему «Брать или не брать советские паспорта» Алданов пишет Бунину 1 июля :

«…Теперь “много толков”… вызывает история с паспортами. Я никому никаких советов давать не буду, но для меня, конечно, вопроса нет: я останусь эмигрантом. Политика вызывает у меня глубокое отвращение, но газеты я естественно читаю и хандра моя всё увеличивается. <���…>…Как же оказалось: будут ли Вас издавать в Москве или Вы “впали в немилость”?»

В. Н. Бунина записывает в своем дневнике от 1946 года:

«27 мая

… предлагают Яну полет в Москву, туда и обратно, на две недели, с обратной визой.

24 июня:

Напечатан Указ президиума Верховного Совета СССР от 14.6.1946 г. о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих на территории Франции… Везде волновались. Во многих семьях произошел раздел. Одни хотели ехать, другие – оставаться.

30 июня:

Пришел Леня <���Зуров – М. У.> с заседания. Хорошо рассказал, представил, как говорил Богомолов. Его скороговорку. Повторение фраз. <���…> Приходилось 20 раз вставать. От всего собрания послано приветствие Советам. Очень тяжело. Безотрадно. Бессмысленно. Здесь тоже согнут, кого можно, в бараний рог!

11 августа :

Вечером приезжал Симонов 174, приглашал на завтра на его вечер. <���…> Понравился своей искренностью, почти детскостью. <���…> Симоновское благополучие меня пугает. <���…> Когда он рассказывал, что он имеет, какие возможности в смысле секретарей, стенографисток, то я думала о наших писателях – и старших, и младших. У Зайцева нет машинки, у Зурова – минимума для нормальной жизни, у Яна – возможности поехать полечить бронхит. <���…> Симонов ничем не интересуется. Весь полон собой. <���…> Ему нет времени думать о тех, кого гонят. Ему слишком хорошо.

15 августа:

Третьего дня был у нас московский ужин: водка, селедка, кильки, икра, семга, масло, белый и черный хлеб – все прислано на авионе по просьбе Симонова» 175.

7 июля Иван Бунин пишет Марку Алданову:

«Дорогой милый друг, получил ваше письмо от 1 июля – какой Вы редкий. Благородный. Добрый человек! Горячо благодарю Вас за Вашу сердечность! <���…>… я принимаю то одни, то другие возбуждающие капли и держусь молодцом, хотя и излишне возбужденным. И еще вот что: никакой Вишняк не имеет право меня упрекать в чем бы то ни было: я сделал то, что, не знаю, как бы другой сделал – истинно, в самые последние годы, а м<���ожет> б<���ыть> дни своей жизни, нищий, старый отказался от большого богатства, от всяческих больших “возможностей” и т. д. и т. д. – “комментарии излишни”… Прилагаю письмо мое в Сов<���етский> Патриот, – подробнее я не мог написать, хотя все же решился на большой словесный скандал. Только опять прошу: не раздувать этого дела в “Н<���овом> Р<���усском> Слове”.