Клэр Макколлум - Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965

В этой главе мы рассмотрим, как изменилась презентация отцовства в печатной культуре после 1953 года. Как мы уже видели, война имела громадное влияние на формирование образа людей внутри дома и в отношениях с детьми, и хотя причиной, которая вызвала этот сдвиг, могли быть события первой половины 1940‐х годов, эта тенденция никоим образом не прекратилась после смерти Сталина. В действительности те изменения, которые мы видели в образах отцовства после 1953 года, стали определенно еще более радикальными. Именно в годы оттепели оно наконец избавилось от остатков преобладавшего ранее военного контекста и стало более разнообразным. Теперь считалось, что мужчины играют определенную роль в жизни своего потомства с самого момента его рождения, — отец уже отнюдь не был солидной фигурой сталинской эпохи. Его изображали активно и эмоционально вовлеченным в воспитание своих детей. Точно так же, как война принципиально изменила способ изображения отцовства в 1940‐х — начале 1950‐х годов, смерть Сталина и уничтожение его символической роли семейного патриарха привели к глубоким изменениям в изображении мужского родительства в последующее десятилетие.

Политика жилищного строительства, инициированная Хрущевым в 1957 году, преобразила жилищную сферу в Советском Союзе: к концу брежневской эпохи появилось 230 млн новых квартир, жилая площадь в пересчете на каждого советского гражданина за этот же период удвоилась [505]. Вселение в новую квартиру и центральное отопление для послевоенного поколения стали (по меньшей мере теоретически) нередким явлением. Риторика новизны — новых починов, новой жизни, нового общества, новой морали — пронизывала визуальную культуру этого периода, что наиболее выразительно схвачено в картине Юрия Пименова «Свадьба на завтрашней улице» (1962), на которой пара молодоженов идет по временным мосткам через стройплощадку, где возводится новое жилье [506]. Водянисто-голубое небо, размытые формы и грубовато-импрессионистский стиль картины Пименова наряду с самой изображенной на ней сценой, воплощавшей движение вперед к более светлому будущему, олицетворяли дух общества в процессе воссоздания. Тема строительства и возведения жилья станет господствующим мотивом в визуальной культуре оттепели и может рассматриваться в связи и с десталинизацией, и с переселением молодых семей в рамках плана по освоению целины. Но несмотря на то что мужчины могли изображаться в качестве строителей и обитателей домов, им, как правило, не отводилась активная роль в обустройстве, украшении или содержании жилья[507].

Несомненно, это было первое робкое появление советского мужчины в домашнем контексте с момента революции. Он отсутствовал в этом пространстве на протяжении большей части 1920‐х годов, очень нерегулярно появлялся в 1930‐х, а в визуальной культуре конца 1940‐х был тесно связан со статусом отца и отодвинут на задний план задачами послевоенной нормализации. Домашнее пространство и так было в целом проблематичной темой для советского государства, а роль мужчины в нем и то, как она соотносилась с нарастающей проблемой тотальной эмансипации женщин, были особенно острыми вопросами.

Технологическое развитие методик домоводства в 1950‐х годах делало эту проблему еще более сложной, поскольку дом и домохозяйство переставали быть исключительно женской сферой, приобретая связь с профессионализмом, наукой и современностью. Средоточием борьбы между личным и публичным в самом доме была кухня, поскольку горячие споры о микробах, технологиях и кухонной планировке трансформировали это пространство в нечто способное выступать витриной позднесоветских технологических достижений [508]. Появление новых блестящих домашних приспособлений и рациональная теория дизайна маскулинизировали кухню, но эти тенденции не создавали условий для более существенного участия мужчин в повседневных домашних делах. На деле, как подчеркивала Сьюзен Рейд, кухня не стала более привлекательным местом для советского мужчины: появление современного оборудования и новых идей служило тому, чтобы подчеркнуть четкую гендерную дифференциацию домашнего труда, поскольку «дискурс современной советской жизни и актуальная форма жилищного строительства в хрущевскую эпоху вновь делали дом отдельно взятой семьи местом репродуктивного труда, а домохозяйку — изолированной и неоплачиваемой рабочей силой в этом месте» [509].

Линн Эттвуд, анализируя письма читательниц в женские журналы «Работница» и «Крестьянка», также обращала внимание на сохранение в хрущевскую эпоху традиционного гендерного разделения домашнего труда. Хотя некоторые женщины, писавшие эти письма, намекали на увеличившееся желание своих мужей участвовать в рутине домашней работы, другие сообщали, что усилия их супругов встречали насмешки соседей и друзей. Как утверждала одна из женщин, видя моего мужа хлопочущим по кухне, некоторые наши соседи-мужчины стали насмехаться над ним, говоря, что он делает «женскую работу», которая, по их словам, недостойна мужчины… Я думаю, что если мужчина иногда готовит еду, это делает ему честь… Мы не смеемся над женщинами, если они делают то, что считается мужской работой… Мы уважаем их за это. Почему же тогда для мужчины позорно помогать своей жене с домашней работой и воспитанием детей? [510]

И даже в этом случае, несмотря на раздражение из‐за сохраняющегося «двойного бремени» у некоторых женщин, писавших подобные письма, их высказывания были направлены на то, чтобы только вовлечь мужчин в помощь по хозяйственным делам, а не на то, чтобы они взяли на себя основную часть женских обязанностей по дому. Такие задачи, как выбрасывать мусор или приносить воду, часто представлялись как уместные для мужчин, в то время как готовка или уборка заслуживали особой похвалы [511]. Дискуссия о роли мужчины в доме не была ограничена лишь страницами женских журналов — в ходе опроса, проведенного «Комсомольской правдой» в декабре 1961 года под заголовком «Кого раскрепощать — мужчин или женщин?», один из респондентов-мужчин возражал: «Мне кажется, что скоро придется говорить о „раскрепощении“ мужчин… Ребенка отводит в детский сад и приводит домой супруг, он же ходит в магазин и занимается с ребенком… По-моему, пора кончить кричать о помощи женщинам» [512]. Один из вопросов, поставленных в рамках этого исследования, звучал так: «Что из следующего было бы наиболее важно для устранения признаков подчиненного положения женщины в повседневной жизни?» В качестве одного из возможных вариантов ответа было предложено «участие мужа и детей в ведении домашнего хозяйства», но такое решение не рассматривал никто из респондентов, чьи комментарии в ближайшие дни были опубликованы в газете — задачи участия мужчины в домашнем хозяйстве считались менее значимыми в сравнении с руководящими инициативами [513].