Клэр Макколлум - Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965
- Название:Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Клэр Макколлум - Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965 краткое содержание
изданий (от «Огонька» до альманахов изобразительного искусства)
отчетливо проступил новый образ маскулинности, основанный на
идеалах солдата и отца (фигуры, почти не встречавшейся в визуальной
культуре СССР 1930-х). Решающим фактором в формировании такого
образа стал катастрофический опыт Второй мировой войны. Гибель,
физические и психологические травмы миллионов мужчин, их нехватка
в послевоенное время хоть и затушевывались в соцреалистической
культуре, были слишком велики и наглядны, чтобы их могла полностью
игнорировать официальная пропаганда. Именно война, а не окончание
эпохи сталинизма, определила мужской идеал, характерный для
периода оттепели. Хотя он не всегда совпадал с реальным
самоощущением советских мужчин, с ним считались и на него
равнялись. Реконструируя образ маскулинности в послевоенном СССР,
автор привлекает обширный иллюстративный материал. Клэр И. Макколлум — британский историк, преподавательница Эксетерского университета (Великобритания).
Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965 - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
После частичной реформы Семейного кодекса и объявления о расширении школ-интернатов на XXI съезде КПСС на страницах советской прессы разгорелись дискуссии о разной роли родителей и государства в воспитании детей и о коммунистической семье.
Противоположные точки зрения, предложенные в работах академика Станислава Струмилина и социолога Анатолия Харчева в начале 1960‐х годов, демонстрировали, что общего мнения по поводу идеального сочетания частного и публичного в семейной жизни по-прежнему нет. В неоднозначной статье Струмилина «Рабочий быт и коммунизм», опубликованной в № 7 «Нового мира» за 1960 год, присутствовал отзвук многих прежних идеальных представлений революционных времен о превосходстве коммунального воспитания детей и пороках буржуазного института брака:
Преимущества общественного воспитания так велики и осязательны, что ими окупятся любые затраты общества… Каждый советский гражданин, уже выходя из родильного дома, получит направление в детские ясли, а из них — в детский сад с круглосуточным содержанием <���…> И прежняя семья все суживается до <���…> семейной пары. А когда и такие узкие семьи признают уже нецелесообразным расходовать массу труда на ведение у себя, всего на двоих, самостоятельного домашнего хозяйства, то тем самым и семья вообще <���…> растворится в составе будущей бытовой коммуны [526].
Напротив, Харчев превозносил уникальные достоинства отношений родителей и детей — этот взгляд, похоже, совпадал и с преобладавшим общественным мнением, и, что немаловажно, с позицией советского руководства. Как пояснял Хрущев в своем докладе, «при коммунизме семья станет сильнее… семейные отношения станут чистыми и длительными» [527].
На 1961 год пришелся апофеоз заботы государства о родителях и распространения новой морали: на XXII съезде партии был принят «Моральный кодекс строителя коммунизма». Личные и общественные обязанности в этом документе были взаимосвязаны, а в основе его лежали правильное общественное поведение и долг перед коллективом; кроме того, утверждалась необходимость «взаимного уважения в семье и заботы о воспитании детей» [528]. Таким образом, было признано, что роль в воспитании детей играют оба родителя, но их функции отличаются и определенно не взаимозаменяемы. Матери были ответственны за уход и вскармливание в первые годы жизни ребенка и в дальнейшем за аспекты, связанные с социализацией, такие как этикет, тогда как отцам в первоначальный период жизни младенца не отводилось особой роли, однако они отвечали за дисциплину, а также интеллектуальное и культурное развитие, как только ребенок достигал подходящего возраста. В одном из описаний этой идеальной семейной структуры отец усердно работает и вовлечен в социальную жизнь, но при этом все равно находит время для участия в домашних делах и обучения сына столярному делу. Тем самым создавалось гармоничное сочетание личных и общественных обязанностей отца, которые в итоге преследовали одну и ту же цель — укрепление советского коллектива.
Впрочем, несмотря на изобилие советов неравнодушным матерям, когда дело доходило до определения обязанностей и зон ответственности хорошего отца, акцент делался на том, что он не должен быть трудоголиком, алкоголиком или злоупотреблять физической силой — напротив, отцовство конструировалось в более позитивных терминах [529].
В основном до 1940‐х годов советский мужчина лишь изредка появлялся в сценах семейной жизни, и этот образ часто использовался в антиалкогольных кампаниях. Эта традиция уходит корнями в 1920‐е годы. Взаимосвязь между злоупотреблением алкоголем и семьей в российском контексте никоим образом не была советским изобретением, как можно убедиться по картине Владимира Маковского «Не пущу!» (1892), на которой изображены отчаявшаяся женщина и ее ребенок, пытающиеся преградить своему кормильцу вход в кабак.
Репродукция этой картины была опубликована в «Огоньке» в конце 1953 года в сопровождении цитаты из великого художественного критика XIX века Владимира Стасова, назвавшего эту сцену «страшной и грозной трагедией»[530]. Аналогичным образом на плакатах, выходивших в 1920‐х годах, семья и в особенности дети выступали в качестве жертв мужского пьянства — шла ли речь о том, что на выпивку спускались заработки, о подверженности алкоголю малолетних детей или об угрозе злоупотребления физической силой [531]. Этот мотив по-прежнему находил выражение и в 1950‐х годах, примерами чему служат плакат Ираклия Тоидзе «Пьяный отец — горе семьи» (1956), который в том же году был опубликован в журнале для родителей «Семья и школа» [532], и (не столь явно) картина Сергея Григорьева «Вернулся» (1953–1954), где изображено возвращение алкоголика в родной дом [533]. Но, в отличие от воспроизводившейся связи между плохими отцами и выпивкой, образы, обращавшиеся к другим типам дурного поведения, таким как физическое насилие или слишком частое отсутствие дома, стали появляться только в 1960‐х годах, хотя даже тогда они ограничивались карикатурами в «Крокодиле» и присутствовали в небольшом количестве [534].
Кроме того, как полагали в то время, первоочередная обязанность отца, помимо воздержания от тлетворного поведения, что оказывает воздействие на здоровье и благосостояние ребенка, заключалась главным образом в поддержании дисциплины и в содействии интеллектуальному развитию своего потомства [535]. Разумеется, в 1950‐х годах подобная риторика не была чем-то новым: еще в 1930‐х годах в результате возобновившегося внимания к семье отец стал рассматриваться как ответственный за образование и культурное воспитание молодого поколения. Хорошее выполнение отцовских обязанностей тогда впервые стало неразрывно связываться с тем, что значит быть хорошим советским гражданином. В то время как до войны этот идеальный образ не находил выражения в визуальной культуре, после 1945 года он стал часто появляться в фотографии. В отличие от живописи, которая оставалась довольно плоской в эмоциональном плане и сфокусированной на военном контексте, фотографии, публиковавшиеся в популярных журналах, зачастую изображали деятельных отцов, занимавшихся своими детьми: обучавших их игре на пианино, ходьбе на лыжах, читавших им или работавших вместе с ними на садовом участке. Хотя частоту появления подобных изображений не следует преувеличивать (как говорилось в предыдущей главе, мы имеем дело с довольно небольшим количеством подобных примеров, даже несмотря на то, что их было больше, чем в предшествующем периоде), они действительно репрезентируют идею отцовства, отличавшуюся от представленной в живописи. На фотографиях главными были передача навыков, обучение и внушение должной социалистической морали советской молодежи. Поскольку в подобных изображениях военный подтекст не был явно выражен, обнаруживается и большое количество отцов, запечатленных вместе со своими дочерьми, тогда как в работах на военную тематику превыше всего стояла связь между отцом и сыном. Конечно, послевоенный контекст нельзя совсем не принимать во внимание: хотя мужчины на таких фотографиях могли быть в гражданской одежде, в каждом из таких снимков присутствует скрытое допущение, что эти люди служили своей стране и вернулись домой, чтобы продолжить семейную жизнь, которая не изменилась под воздействием их опыта. И все же несмотря на то, что отцы на фотографиях той эпохи изображались более динамично и разнопланово, чем в живописи, даже здесь не появлялись самостоятельные отношения мужчин со своими малолетними детьми, поскольку акцент делался на семье как целом. Зачастую на передний план выходило общение между матерью и ребенком.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: