Владимир Рудинский - Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Во всяком случае, надо тогда соблюдать хотя бы некоторое правдоподобие, и уж последовательность. Чего мы тут не видим. Непонятно, в какое время происходит описываемое. И что собою представляет изображаемый край. И тем более, где он может находиться?

Например, жители достаточно культурны, у них распространена письменность (и чуть ли не всеобщая грамотность). Они живут в крепких и обширных государствах, в которых существует рабство, и веруют в языческих богов.

Один из центральных персонажей повествования пытается ввести среди них христианство. Но остается непонятным: рассказывают ли нам о событиях первохристианства, о времени его зарождения? Или мы имеем дело с миссионерской проповедью в какой-то забытой, далекой окраине земного шара?

В начале напрашивается первое объяснение, в конце – второе.

Впрочем, вообще, начало подает надежды на интересный рассказ, а затем кидается чересчур в глаза неправдоподобие и бессвязность ситуаций.

Ну да, по крайней мере, налицо отклонение от обычных шаблонов, принятых в журнале. Как говорится, и то хлеб!

«Реминисценции» В. Сероклинова почему-то под псевдонимом «Серафим» тут же нам раскрываемом, обнаруживают довольно-таки плохой вкус. Один из этих кратких очерков рисует юность Христа, другой Гитлера. Сопоставление, прямо говоря, – не из удачных…

Отрывок из дневника рано погибшего поэта А. Сопровского датируется 1990-м годом и отражает неопределенность происходящего, сомнения и опасения советского интеллигента перед лицом неожиданных событий. Он озаглавлен, вполне уместно, «Как мне боязно в этом раю», отражая следующую, переходную форму содержания.

«Наша страна», Буэнос-Айрес, 2 июля 2011, № 2919, с. 2. «Новый мир» № 1 за 2011 год

Выделяется в номере содержательный и интересный очерк Мирона Петровского «В Африку бегом». Отталкиваясь от сказки Корнея Чуковского «Бармалей», автор подробно разбирает отношения Чуковского с Николаем Гумилевым, а заодно и вопрос об экзотике в русской литературе и об увлечении подростков темами об Америке и об Африке.

Лев Симкин в очерке «Путешествия духоборов» рассказывает историю эмиграции данных сектантов в Канаду при содействии графа Льва Толстого и о дальнейших пертурбациях с попытками их возврата на родину и последующих репатриаций в Канаду, где их фантастические нравы порождали немалые затруднения для правительства.

Рассказы Сергея Носова, объединенные под общим названием «Полтора кролика», рисуют нерадостную жизнь современной русской интеллигенции.

С. Афлатуни в повести «Жало» предлагает нам картину тоскливого существования в Узбекистане одинокой русской пенсионерки, ветеранки войны, которую поломка телевизора приводит в отчаяние, ставящее ее на грань самоубийства.

«Наша страна», Буэнос-Айрес, 16 июля 2011, № 2920, с. 4. Лингвистика и народоведение Языки мира

Курьезнейшим образом все разнообразие человеческой речи, языки всех народов земного шара вмещаются в рамки четырех типов (с точки зрения некоторых лингвистов, даже трех), и хотя эта классификация, как и всякая, является суммарной и упрощенной, она практически удобна и применима.

На первое место из этих четырех категорий помещают обычно аморфные или изолирующие языки. Самой главной их характерной чертой является то, что слова в них не изменяются по формам падежа или числа, лица или времени, и что грамматика сводится в первую очередь к порядку слов в предложении, порядку, принимающему железную неизменность, поскольку всякая перестановка радикально меняет смысл фразы.

С этим, казалось бы, логически не связано, но на самом деле почти всегда идет с ним бок о бок то обстоятельство, что аморфные языки в основном – языки односложных слов. Легче вывести из предшествующего факта другую их черту. Запас звуков человеческой речи ограничен: число комбинаций в один слог не особенно велико; тем более, что, как правило, в пределах каждого данного языка не все звуки могут стоять в начале или в конце слова. Поэтому, на помощь приходит изменение тона, и в этих односложных языках составленное из одних и тех же согласных и гласных слово может иметь три или четыре значения, в зависимости от повышения или понижения музыкального тона.

Как типичный пример изолирующего языка приводят обычно китайский. Но эта система распространена по всему миру, и во всяком случае в местах, где не может быть речи о прямом родстве между ее членами. Односложные языки с музыкальным тоном и фиксированным порядком слов есть среди негритянских языков Африки, в частности в суданской группе (как, скажем, язык эве), и среди языков американских индейцев, между которыми язык отоми в Мексике своей структурой очень близок к китайскому.

В родстве с китайским, вероятно, стоят аморфные языки Индо-Китая; но порядок слов в них совершенно иной, и это сбивает с толку специалистов.

Лингвисты были убеждены первоначально, что именно аморфные, односложные языки являются исходной формой человеческой речи, из которой рождаются более сложные. Этим объясняется стремление многих ученых и посейчас отыскивать способ свести языки как индоевропейские или малайо-полинезийские к предполагаемым односложным корням, из коих будто бы развились нынешние их формы.

Некоторые синологи, однако, констатируют, что в китайском языке прежде были многосложные слова, были и изменения слов: так что можно предположить, что китайский язык есть на самом деле результат очень долгого развития, результат сокращения и упрощения, – конечный, а не исходный пункт эволюции. Та же гипотеза выдвинута и для ряда других.

Второй тип языков, агглютинирующих, значителен тем, что к нему принадлежит большинство языков мира. Но эта группа является в то же время, может быть, самой зыбкой из всех. Как типичный пример приводят обычно венгерский или турецкий. В самом деле, по-мадьярски «эмбер» значит «человек», «эмбернек» – человеку; «эмберек» – люди; «эмберкнек» – людям. По-турецки «дениз» – море; «дениздэ» – в море; «денизлер» – моря; «денизлердэ» – в морях. В обоях случаях можно ясно проследить неизменяющуюся основу и приклеиваемое к ней отделимое окончание. Однако, в, языках как финский и тот же венгерский, есть много примеров, когда меняется и основа, что делает искусственным их отделение от флективных языков, каковы индоевропейские и семитические.

Логичный шаг от агглютинирующих языков был бы к флективным, следующей ступени развития. Но есть еще странная ветвь, словно бы свернувшая на боковую дорожку: полисинтетические языки. Эти последние, прежде всего, типичны для коренного, туземного населения Америки. Не все индейские языки – полисинтетические, но в целом это характерная именно для индейских языков структура. На азиатском материке лишь чукчи да юкагиры, их родичи, арьергард, оставленный позади краснокожей расой при ее переходе в Новый Свет, говорят на полисинтетическом языке. Максимального развития эта система достигает у эскимосов, у которых фраза, как правило, состоит из одного длинного слова.