Владимир Рудинский - Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Но, любопытным образом, полисинтетические языки все же не ограничены американским континентом и его непосредственным соседством. На Новой Гвинее – отнюдь не близко! – мы находим племена, пользующиеся точно такими же приемами речи.

Последнюю группу языков, представляющих собою теоретически самую высокую стадию развития, флективную, составляют индоевропейские и семито-хамитские языки, может быть связанные между собой отдаленным родством. Семито-хамитские языки в общем довольно консервативны и, несмотря на изменения в деталях, сохраняют и посейчас свои основные свойства. Иначе обстоит дело с индоевропейскими.

Самое имя флективных дано им за широко развитую в них в прошлом систему изменений по склонению и спряжению, затрагивавших самый корень слов. Но если с этой точки зрения подобное название подходило к санскриту, древнегреческому и латыни, и остается на своем месте в отношении литовского, латышского и славянских языков (кроме болгарского), то оно потеряло смысл в применении к языкам Западной Европы. Эти последние, и в первую очередь французский и английский, настолько упростили свое склонение (и, в гораздо меньшей степени, и спряжение), что вполне заслужили новое имя аналитических языков.

Английский язык притом приближается к аморфным и в другом отношении: его основной фонд слов односложен. Можно без труда составить по-английски множество длинных фраз из одних односложных слов. Интересно и то, что в нем почти полностью отмерла (если не считать местоимений) категория грамматического рода, необычайно важная в индоевропейских языках.

Получается такой парадокс: если считать, что первоначальной стадией всех языков был тип аморфных, то выходит, что самые высокоразвитые языки постепенно, как бы совершая круг, возвращаются к исходной системе.

Но, с другой стороны, где доказательство, что аморфные языки, существующие ныне, не есть, наоборот, продукт долгой и сложной эволюции, результат распада более древних систем?

Надо заметить, что языки первобытных народов, какие нам известны, в частности сохранившихся доныне наиболее примитивных племен, отнюдь не подтверждают развития других языковых систем из аморфной. У индейцев Южной Америки, в бассейне Амазонки, у австралийцев по всему их континенту, у папуасов на Новой Гвинее, у негритосов Андаманских островов, – везде мы находим развитые, сложные, обильные грамматическими формами диалекты, ничего не имеющие общего ни с аморфностью, ни с односложностью.

Обманчивыми остались надежды лингвистов прошлого века найти где-нибудь у туземцев, не затронутых высшей цивилизацией, следы первоначального возникновения языка, найти язык, который был бы еще в процессе становления. Нет такого народа на земле. Стоит еще прибавить, что всегда, когда путешественники и наблюдатели говорят с бедности какого-нибудь туземного языка, это оказывается, при более пристальном анализе, преувеличенным, если не вовсе ошибочным. У первобытных народов отсутствуют в языке абстрактные понятия, кажущиеся необходимыми европейцу, зато налицо множество таких, которые тому представляются ненужными (например, слова, характеризующие разных животных или явления природы); и у них обязательно есть все слова и выражения, необходимые для передачи их жизненного опыта и для социального общения в рамках их условий существования.

А тайна возникновения языка остается для нас пока, несмотря на все, очень серьезные достижения лингвистики, окутанной глубоким мраком. Сколько ни создано для ее объяснения хитроумных теорий, ни одна из них не является исчерпывающей или хотя бы удовлетворительной, и ни одна не стала общепризнанной…

«Новое русское слово», Нью-Йорк, 29 октября 1959, № 17024, с. 4.

Лингвистика вчера и завтра

Выработанная в конце прошлого и начале нынешнего века классификация языков мира, включавшая их распределение по семьям, была большим шагом науки вперед; но она же оказалась, в известном смысле, и бедствием. Уверившись в правильности положений, на коих она основывалась, лингвисты не допускали впредь сравнений, выходящих за рамки каждой из установленных языковых семей, что в свою очередь влекло за собою все более и более узкую их специализацию и сопряженную с оной ограниченность их кругозора.

Когда уж приходилось констатировать явное сходство между словами в языках, принадлежащих к разным системам, пускались в ход 3 сорта объяснений: 1) случайное совпадение; 2) заимствование и 3) звукоподражание.

Однако случайность может иметь место изредка; когда она повторяется часто и носит регулярный характер, – нужно искать другие причины. Заимствование возможно, когда налицо языки, распространенные на прилегающих друг ко другу территориях; но ее следует исключать, если такого соприкосновения нет, и если древность анализируемых слов бесспорна.

Звукоподражания мыслимы лишь в ограниченной сфере слов, и часто их вероятность можно откинуть, исходя из смысла и формы слов, о коих речь.

Гениальный, рано и трагически погибший подсоветский лингвист Владислав Маркович Иллич-Свитыч, опережая всех своих коллег и современников, первым рискнул последовательно нарушить табу, наложенное на сравнения между лексикой различных языковых фамилий.

И получил блестящие результаты, создав учение о группе ностратических языков, куда входят индоевропейские, семито-хамитские, уральские, алтайские, картвельские и дравидские.

Мы не знаем, расширил ли бы он позже рамки этой новой языковой общности: его трудам положила конец смерть.

Можно отметить, что он – следуя в этом робким предположениям своих предшественников, – ограничился, в основном, языками белой расы (кроме, впрочем, дравидских), и притом – сгруппированных по ближайшему соседству между собой, и целиком в пределах Старого Света. Но ничто не мешает расширить область его исследований.

И тут мы сразу наталкиваемся на интереснейшие факты.

Подчеркнем сперва их значение.

Если во всех языках мира есть некий общий реликтовый фонд, то это с несомненностью свидетельствует о происхождении человеческого рода из единого источника. Иначе говоря, мы находим тогда ответ на не разрешенную до сих пор проблему о моногенезе или полигенезе в пользу первого.

Разумеется, к конечным итогам можно прийти лишь по этапам и ценой длительной работы. Но всякое сужение сферы, сведение неисчислимого множества языков к немногим основным группам, является уже существенным шагом.

Перейдем теперь к конкретным наблюдениям.

Допустим на миг, что если имеется тот реликтовый фонд, о каком мы упоминали выше, то он должен касаться в первую очередь наиболее обиходных понятий, наличествовавших в языке наших предков, первобытных людей.