Владимир Рудинский - Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Во всяком случае, интересные изыскания трагически погибшего в молодости подсоветского ученого В. М. Иллич-Свитыча, доказавшего «родство шести больших семей Старого Света: индоевропейской, семитохамитской, уральской, алтайской, картвельской и дравидийской» и давшего этой группе общее название ностратических языков, находят в работе Милитарева свое продолжение; и эти исследования неуклонно ведут к реконструкции единого праязыка всего человечества в целом. Что, заметим мимоходом, строго соответствует учению Библии. Хотя, несомненно, до реконструкции данного изначального общечеловеческого языка нам еще далеко. Но первые шаги уже с успехом сделаны, и авангард ученых, – не без гордости отметим, что русских! – уже находится, пользуясь словами Данте nel mezzo del cammin 359.

«Голос зарубежья», Мюнхен, сентябрь 1989, № 54, с. 37–38.

Непризнанные родственники индоевропейцев

Лингвистика, при умелом использовании, позволяет дальше заглянуть в прошлое человечества, чем любая другая наука, – археология, этнография, даже антропология. Ибо с тех пор, как существуют на земле люди, существует и человеческая речь. А история слов есть, в то же время, и история вещей, т. е. история материальной и духовной культуры.

Настоящее научное языкознание началось на материале индоевропейских языков, и именно об этих языках мы знаем больше всего. И тем не менее, мы о них знаем еще так мало!

Скажем, нам неизвестно с точностью, где была прародина индоевропейцев. Около Памира, как думали прежде, или на юге России, как (без особых оснований) склонны считать теперь? Но хотя мы и не можем ответить на этот вопрос, мы, например, знаем, именно в силу данных сравнительного языковедения, что это была страна с умеренным или холодным климатом, где падал снег, где росла береза и где водились медведи.

Можно с точностью указать дату рождения нашей современной науки о языке: 1876 год, когда английский колониальный чиновник, сэр Вильям Джонс, представил Азиатскому Обществу в Калькутте доклад о родстве между санскритом с одной стороны, латынью и греческим с другой. Хотя, мимоходом сказать, задолго до него некоторые миссионеры, работавшие в Индии, простодушно замечали, что многие санскритские слова удивительно похожи на итальянские (в частности, Филиппо Сассетти, еще в XVI веке); разумеется, над ними смеялись, и никто и не думал их наблюдения принимать всерьез.

XIX век был золотым веком лингвистики, и этот золотой век распространился и на начало нашего столетия. Увы! Несмотря на массу новых материалов, этот расцвет сменился за последнее время застоем, особенно болезненно чувствующимся в области изучения индоевропейских языков. Царит убеждение, что ничего нового в этой области сказать уже нельзя и все сводится к пережевыванию старого. Ученые как огня боятся широких обобщений, которыми великие лингвисты прошлого века и впрямь иногда злоупотребляли; только и самые их ошибки двигали науку вперед.

Чтобы внести что-либо радикально новое, нужно было бы найти какие-то иные языки, родственные индоевропейским; тогда сравнение позволило бы уточнить наши познания и об языке, на котором говорили индоевропейцы, и об уровне их культуры, и о стране, где они жили до того, как их единство распалось. А это теперь принято считать невозможным.

Только вот, действительно ли это так уж невозможно? Оставляя пока в стороне ряд других интересных возможностей, остановимся в данной статье на одной гипотезе, которую защищали некоторые весьма замечательные ученые: Вильгельм Гумбольдт и Франц Бопп в прошлом веке, Ренвард Брандштеттер в нынешнем, – не говоря уже о многих других. Согласно их мнению, у индоевропейских языков есть близкие родственники в лице языков малайско-полинезийских (или, как их теперь обычно называют, австронезийских).

Попробуем проверить, насколько эта теория соответствует реальности. Характерной чертой индоевропейского праязыка было наличие в нем группы звонких придыхательных согласных bh, dh, gh, наряду с простыми звонкими согласными b, d и g.

Посмотрим теперь, есть ли в малайском языке (мы выбираем именно этот язык как один из самых консервативных и, с другой стороны, как наиболее изученный из числа австронезийских) какие-либо регулярные соответствия этим звукам.

Мы уже упоминали о медведе, как о звере, хорошо известном нашим предкам. Медведь по-малайски beruang (и мы бы предложили реконструировать более старую форму как *bhero:uôs). Не напоминает ли это немецкое слово Bӑr, имеющее то же значение? Bӑr восходит к индоевропейскому *bher – «коричневый», представленному также в немецком braun. Есть ли что-нибудь похожее по-малайски? Пожалуйста: bera именно и значит «коричневый» (из *bheréos). Это уже интересно, не правда ли?

Но в индоевропейских языках есть еще и другое название животного, восходящее к тому же самому корню, только удвоенному: русское бобр, латинское fiber, немецкое Biber. А по-малайски? Малайцы не знают бобра, который в их местах расселения не встречается; но им знакомо другое, похожее на него, животное: выдра, каковая у них и носит название berang-berang (из *bherôs-bherôs). Тут и удвоение налицо, и смысл подходящий.

Никаким заимствованием эти факты объяснить нельзя; а для случайного совпадения – это уже слишком много. Тем более, что список таких примеров можно продолжить до бесконечности.

Вот по-малайски есть два слова для обозначения «альбиноса»: bulai < *bhe:laios и balar <*bhelôs; и они оба подозрительно похожи на старославянское бѣлъ; а тут еще и малайское belau – «блестеть», «сверкать», из *bheléio:, которое напрашивается на сравнение с русским белею и с латинским fulgo – «блестеть». И луна, между прочим, по-малайски bulan < *bhe:la, т. е. можно предполагать, что это слово значило первоначально «белая» или «блестящая» (наше слово луна и латинское luna из индоевропейского *loksna: имели по происхождению тот же смысл).

Если мало этого, то вот еще малайское название топора: beliung < *bheitloiò:m – ср. немецкое Beil тож, из *bheitlom.

Займемся теперь придыхательным d. Оно в древне-австронезийском, из которого произошел малайский, давало два разных звука, один перед о, другой перед е; в первом случае d, во втором b. И вот что получается : возьмем старославянское слово дѣва, из *dhoiua:, от корня *dhei – «доить», «сосать, «кормить молоком»; по-малайски daiang значит «девушка» и «прислужница» (в особенности, у принцессы), и его резонно реконструировать как *dhoiuá:, а наряду с этим есть слово biang – «матка», «самка», из *dhe:iua:, а также betina – «самка», из *dheité:sna:.

Придыхательное g тоже расщепляется на два варианта: g перед о и h перед е. Нашему понятию «зелень», от корня ghle-, соответствуют два слова: gulai – «приправа к рису», из *ghô:laios и helai – «лист», из *ghélaios. Или вот немецкому geil – «похотливый», из *ghoilos, по-малайски соответствуют два слова со значением «безумный», «сумасшедший»: gila < *ghôilos и hilap < *ghe:ilùios.