Владимир Рудинский - Вечные ценности. Статьи о русской литературе

А с этой точки зрения, мы убеждены – и, надеемся, всякого непредубежденного читателя убедили, – что родство между австронезийскими и индоевропейскими языками нужно считать доказанным.

«Возрождение», Париж, март 1974, № 243, c. 97–102.

Ключ к загадкам праистории Статья первая

Мы мало знаем о далеком прошлом человечества. Возможности археологии, антропологии и палеонтологии в этой сфере весьма ограничены. Но есть другая наука, которая могла бы нам помочь; и эта наука – лингвистика.

В самом деле, исследуя слова какого-либо языка, живого или мертвого, – в частности, относящиеся к названиям животных, деревьев, явлений природы, географических понятий, – можно выяснить, где и в каких условиях данный народ слагался, как он потом мигрировал, с какими иными племенами соприкасался. Как формулировали ученые ненцы: «Слова – это вещи».

А как обстоит с лингвистикой?

Ее золотым веком было XIX столетие. Впрочем, хронологические рамки тут точно не совпадают: расцвет начался в конце предшествовавшего века, продолжился в первой половине последующего, а потом наступил застой. Ныне же заметны первые, робкие еще признаки возрождения.

В период расцвета (до того наука о языке носила, в основном, прикладной характер или превращалась в фантазирование) действовали титаны. Широкие обобщения, привлечение новых материалов, смелые гипотезы, – даже самые ошибки таких людей двигали вперед науку! На смену им пришли узкие специалисты, заинтересованные лишь в деталях, как огня боящиеся всего нового, – да еще творцы отвлеченных схем, бесплодных и зыбких, вроде математической лингвистики, структурализма, системы трансформаций и т. п.

Что привело к застою? Как ни странно, – именно успехи познания! После того, как было выстроено распределение народов по семьям, в основу оказалась положена их грамматическая структура.

Между тем, она как раз есть нечто меняющееся во времени, – и сравнительно быстро. Специалисты отмечают, что современный английский язык по своему строю ближе к китайскому, чем к индоевропейскому праязыку или хотя бы к более консервативным языкам индоевропейской группы, – скажем, к русскому или литовскому. Да и французский язык, в своей теперешней форме, сильно отличается от латыни, от которой произошел.

И однако, если мы займемся не морфологией, а словами, то увидим, что почти все слова повседневной речи, выражающие основные и главные понятия, восходят у англичан к древнегерманскому, а через него – к индоевропейскому праязыку; у французов же, в массе своей, – к разговорной латыни.

Признаки возрождения, о коем см. выше, проявились в первую очередь в работах нашего соотечественника и современника В. М. Иллича-Свитыча. Смело перешагнув за поставленные педантами пределы, сравнивая слова в различных языковых семействах, он установил наличие более пространного языкового единства, – общую семью ностратических языков, куда входят шесть членов: языки индоевропейские, семитохамитские, картвельские, уральские, алтайские и дравидские. У него были, впрочем, предшественники; идея носилась в воздухе; но он первым ее развил и обосновал. Отсылаем читателя к его работам.

Иллич-Свитыч трагически погиб совсем молодым, в начале своего научного пути, на пороге новых свершений; и, увы! не оставив себе достойных преемников и продолжателей. Не его вина, если многое в его трудах остается пока недоработанным и если самая сфера их, быть может, является недостаточно широкой.

Я работал независимо от Иллича-Свитыча, как факт, ничего не зная об его деятельности (узнал о ней лишь гораздо позже) и на совсем иных материалах: на таковых малайско-полинезийских (австронезийских) языков. Их изучение привело меня к убеждению, что прав был Ф. Бопп, один из величайших лингвистов мировой истории, еще в прошлом веке утверждавший об их родстве с индоевропейскими.

В то время изучение австронезийских языков пребывало еще во младенчестве; к тому же, надо признать, Бопп допустил некоторые ошибки. Коллеги набросились на него как волки (особенно усердствовали те, кто стоял по способностям и знаниям бесконечно ниже…) и его заклевали. Гипотеза его надолго стала примером якобы неправильных построений. Хотя сперва многие крупные ученые и разделяли его мнение (например, Р. Брандштеттер, Э. Трегер, Дж. Макмиллан Браун, А. Форнандер; а еще до него В. фон Гумбольдт).

На деле, анализ корней австронезийских языков, – и близко родственных им австроазиатских, в число коих входят монский, кхмерский и др., – показывает, что они – те же самые, что и в индоевропейских.

Попробуем привести несколько образцов. Для простоты будем брать примеры только из самого распространенного и важного в данной семье языка – малайского (в его индонезийском оформлении). И, чтобы не утомлять читателя, ограничим себя строго одним лишь звуком, одной буквой алфавита (хотя с тем же успехом можно бы выбрать и какую-либо другую).

Возьмем согласную индоевропейского праязыка bh, придыхательное б. Она в латыни дает f, в греческом ph, а в германских, балтийских и славянских языках простое в.

Индоевропейский корень -bher- означает «коричневый». Он в чистом виде представлен в литовском beras. В германских языках он служит для обозначения «медведя», – немецкое Baer. В удвоенной же форме он образует имя «бобра»: лат. fiber, нем. Biber, латышское bebris; в санскрите babhruh, это – «мангуст», «ихневмон». Перейдем к малайскому: bera «коричневый»; beruang «медведь», berang-berang «выдра» (бобр под тропиками не водится; неудивительно, что его название перенесено на похожее на него иное животное). Поразительно, не правда ли?

Другой, сходный по звуку, корень, -bher – у индоевропейцев выражал представление о «главном питательном злаке»: лат. far «полба», farina «мука», английское barley «ячмень», славянское брашно. В малайском мы имеем beras «рис».

Корень -bhendh – означает «вязать», «связывать»: нем. binden «связывать» и Bund «союз» – ср. малайское bandut «связывать», «скреплять» и bondong «группа», «стая», «рой».

От корня -bhel – «бить» образованы нем. Beil «топор» и русск. било – ср. мал. beliung «топор». Глагол этот тоже в малайском отражен, в форме buang.

Корень -bheg – означает «жечь»: гр. phogo «жарить», нем. backen «печь» – мал. bakar «жарить», «печь», «жечь».

Конечно, этих примеров самих по себе, было бы мало. Но их легко привести сотни. Случайное же совпадение в лингвистике есть величайшая редкость. А заимствование тут исключается по причине расстояния. Остается признать генетическое родство.

Напрашивается мысль, что, оторвавшись от общего индоевропейского ствола, одна из его ветвей потянулась на юго-восток. Двигаясь из общей прародины (будь она в южной России или в районе Памира), предки австронезийцев прошли через Китай и достигли сперва Малайского Архипелага, а потом и Меланезии с Полинезией.