Альберт Байбурин - Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

И, наконец, необходимо упомянуть о запрете использовать при строительстве деревья, выращенные человекоми находящиеся в пределах усадьбы, а также плодовые деревья [80] Максимов С. В . Нечистая, неведомая…, сила, с. 279; Никифоровский Н. Я . Простонародные приметы…, с. 257; Зеленин Д. К . Тотемы-деревья…, с. 43. . Этот запрет основан на противопоставлении «культурных», освоенных человеком, близких к нему плодоносящих деревьев и «природных», диких, не плодоносящих, которое является в этом случае вариантом противопоставления дом (двор — освоенное человеком пространство) — лес.

Весь комплекс запретов подчинялся также некоторым временным ограничениям. Несмотря на различия в конкретных сроках заготовки деревьев для строительства — от зимнего Николы (6 декабря ст. ст.) до марта-апреля (что было вызвано, скорее всего, разницей климатических поясов), все же наиболее благоприятным считалось начало заготовки деревьев после Троицы [81] Бломквист Е. Э . Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов. — Восточнослав. этногр. сб., М., 1956 (Труды Ин-та этногр., нов. сер.), с. 131–132; Иваницкий Н. А . Сольвычегодский крестьянин, его обстановка, жизнь и деятельность. — ЖС, 1898, вып. 1, с. 11. . Д. К. Зеленин, предпринявший специальное исследование весеннего цикла обрядов с интересующей нас точки зрения, считает, что именно на Троицу приходится ритуальная отмена запретов на рубку деревьев [82] Зеленин Д. К . Тотемический культ…, с. 598–600. . Действительно, в ряде мест до этого срока существовал общий запрет на вырубку любых деревьев. Например, в Нижегородской губ. в середине XIX века почитали за грех не только рубить деревья, но и ломать их ветви и сучья [83] Зеленин Д. К. Описание рукописей ученого архива Географического общества. Вып. II. Игр., 1915, с. 786. . И все же основным аргументом остается наличие запрета ломать березу до Троицы [84] Потанин Г. Н . От Никольска до Тотьмы, с. 192. В районе Никольска до Троицы нельзя было и погонять скот березовыми ветками. . Однако так называемая «семицкая береза» — ритуальный символ. Обряды с «весенним деревом» (завивание венков на березе и т. п.) вряд ли были направлены на отмену запретов использовать деревья в утилитарных целях. Впрочем, для однозначного ответа на этот вопрос необходим дополнительный материал, которым мы, к сожалению, не обладаем. Во всяком случае предположение Д. К. Зеленина представляется чрезвычайно интересным и плодотворным для объяснения тенденции приурочения срока заготовки деревьев к Троице.

Кроме запретов — этих элементарных правил, реализующих сложный комплекс представлений, в некоторых местах зафиксированы дополнительные правила, несколько усложняющие механизм рассматриваемой операции. К ним относятся приметы о благоприятном или неблагоприятном сроке рубки [85] Подробнее о гаданиях и их соотношении с ритуалом см. ниже. . Г. Н. Потанин приводит один из немногочисленных примеров таких примет: «Если три лесины не понравились с прихода в лес, не руби совсем в тот день» [86] Потанин Г. Н . Юго-западная часть Томской губ., с. 138. . Она любопытна тем, что в ней фигурирует число «три», связанное с отрицательным исходом всего предприятия, что можно соотнести с аналогичным смыслом этого числа в ряде текстов при явно выраженной редукции числа «четыре», имеющего положительный смысл (относящееся к первому члену противопоставления чет — нечет). Впрочем, вполне вероятно, что в данном случае число «три» обозначает минимальное количество элементов, необходимых для определения «удачного» или «неудачного» начала, тем более, что существуют примеры противоположного осмысления подобного рода примет [87] См., напр.: Майков Л. Н . Великорусские заклинания. — Зап. РГО по Отд. этнографии, СПб., 1869, т. 2, № 4. Здесь упоминаются три брата, три ветра (северный, восточный и южный) вместо обычных четырех. См.: Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н . Славянские языковые… системы, с. 109–110. Ср., напр., случай противоположного осмысления числа «три» («счастливое начало») в приметах о сроке начала рубки леса у пермяков: «Если у первых трех срубленных деревьев во время падения не обломится вершина — пришла счастливая пора строиться» ( Рогов Н . Материалы для описания быта пермяков. — ЖМВД, 1858, т. XXIX, с. 93). .

Описанная процедура выбора деревьев дает возможность сделать некоторые предварительные замечания о принципах выбора. Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что взаимоотношения человека с растительным миром регулируются с помощью некоторых правил, имеющих характер ограничений. Сами ограничения имеют по преимуществу символический, точнее, классификационный смысл. Выделение необходимых деревьев из первоначально «однородного» набора с помощью ряда классификаторов (священное — профаническое; сухое — сырое; буйное — не буйное и др.) преследует (кроме практической) две цели: установление неоднородности, негомогенности и одновременно соотнесение с некоторым набором значений, круг которых мы попытались очертить лишь в самом общем виде. Иными словами, происходит параллельное выделение объекта по указанным дифференциальным признакам и включение его в систему значений, релевантных этим признакам. Определяя какое-то дерево как «священное» или «буйное», человек не только выделяет его по этому признаку из общей массы деревьев, но и соотносит с ним все то содержание, которое соответствует данным понятиям.

Рассмотренная классификация деревьев имеет ограниченный характер, так как включает лишь те деревья, по отношению к которым в принципе применимо разграничение на пригодные или непригодные для строительства дома. Таким образом, прагматический характер этой системы совершенно очевиден. Однако классификационный смысл имеют не практические, а символические признаки. Во всяком случае в данной, как и во многих других классификациях, утилитарные аспекты остаются как бы за скобками, хотя они, безусловно, также учитываются, но не эксплицируются. Пригодным оказывается лишь то из всей совокупности пригодного, что удовлетворяет также и требованиям символической классификации. Другими словами, пригодным никогда не бывает все то, что реально таковым является. Только в том случае, если на данный континуум наложены запреты, ограничения, игнорирующие реальные физические свойства вещей, есть смысл говорить о данной системе как о принадлежащей сфере культуры. С этим любопытным явлением этнографы столкнулись, например, при изучении пищевого рациона различных народов. Оказалось, что даже у самых отсталых племен, нередко бывающих на грани вымирания от недостатка пищи, в категорию съедобного входит далеко не все из того, что реально является съедобным. На часть съедобных растений, животных, рыб, насекомых и т. п. всегда наложен запрет. Это обстоятельство и дало основание говорить о подобных классификациях как о явлениях социальной, а не собственно кулинарной культуры.